Он смерил Волгина взглядом и сдержанно кивнул.
– Он говорит, что это возмутительно, – кратко сформулировал смысл сказанного американцем Волгин. – Говорит, что это американская зона, а мы в гостях. Говорит, что советские не должны контролировать американцев.
– А ты ему вот что скажи, – полковник по-хозяйски обернулся к американцу. – Во-первых, я не обсуждаю приказ командования… Переводи!
Волгин стал переводить слово в слово. Для него это никогда не составляло труда. До войны его, бывало, приглашали на встречи с иностранцами, и он привык одновременно слушать и говорить. Это был его конек.
– Во-вторых, – продолжал тем временем полковник, – мы тут наблюдатели на законных основаниях. Мы не американцев проверяем, а то, как проводятся охранные мероприятия. И в‑третьих… – полковник сделал полшага вперед и выразительно глянул на гостя: – Тут, в Германии, мы все в гостях – и русские, и американцы…
Американский полковник, продолжая багроветь до самых кончиков ушей, выслушал перевод, потом резко шагнул в сторону и, не глядя на Волгина, вышел прочь из кабинета. Из коридора донесся тяжелый звук его удаляющихся шагов. Адъютант семенил следом.
– Вот так-то лучше, – сказал хозяин кабинета, и присутствующие будто выдохнули. Волгин кожей почувствовал, что напряжение ушло, бумаги в руках клерков зашелестели веселее.
Сомнений быть не могло: полковник и есть тот самый знаменитый Мигачев, в подчинение к которому был откомандирован Волгин. Известно, что Мигачев был суров и терпеть не мог пререканий. Об этом Волгина предупредил Бабленков, когда они прощались.
– Не рассчитывай, что с ним будешь вась-вась, как здесь, – буркнул Бабленков. – С Мигачевым ты не забалуешь. Еще назад попросишься.
– Попрошусь, – радостно улыбнулся Волгин, понимая, что майор все-таки простил его за «измену». – Но прежде брата найду. И сюда привезу.
– Давай-давай, – кивнул Бабленков.
И вот Мигачев стоял перед Волгиным и внимательно изучал его взглядом. Вернее, это Волгин стоял перед Мигачевым и чувствовал себя не слишком уютно, хотя и пытался скрыть свое состояние.
– Товарищ полковник, разрешите доложить. Капитан Волгин прибыл в ваше распоряжение.
Мигачев еще несколько секунд буравил нового подчиненного глазами и не сразу откликнулся.
– Вольно, – наконец-то распорядился он и направился к рабочему столу. – Так это ты к нам просился? Мне сказали, всех замучил. Что, в Берлине тяжела была служба?
– Никак нет. Служба везде одинаковая.
– Переводчик?
– Так точно.
– Языки?
– Немецкий. Английский. – Волгин подумал и прибавил, пряча улыбку: – И русский немного.
– Шутник? – неприязненно поинтересовался полковник. – Мне обещали боевого офицера, а не артиста погорелого театра.
– Три года на передовой. Войсковая разведка.
– Разведка – это хорошо. – Мигачев взял со стола пачку фотографий и сунул в ящик стола. Волгин понял, что эти действия – лишь способ уйти от прямого контакта. Полковник прощупывал его, но делал это неприметно. Оценивал. – Слыхал, ты был один из лучших в дивизии? Ну, посмотрим.
Он уселся за стол и уткнулся в бумаги.
– Обустраивайся пока, разведка, и жди дальнейших распоряжений. Свободен!
– Товарищ полковник, разрешите по личному вопросу?
Мигачев поднял глаза и в упор уставился на собеседника.
– Я ищу человека, – Волгин предпочел не тянуть и принять молчание полковника за разрешение продолжить разговор. – Рядовой Николай Волгин. Это мой брат. Он где-то здесь, в Нюрнберге…
