– Хоть ты и преуспела бы в любом из них, ты отвергнешь их все из-за того, что это штамп, символизирующий жизненные достижения. Принципиальность – твоя третья самая большая слабость.
– А вторая? – спросила я с тихой яростью. Кто он такой? Это что, неудачная шутка?
– Ты не умеешь доверять. Нет, не так. Ты доверяешь, но совсем не тем людям.
– А первая?
– Ты держишь жизнь на коротком поводке.
– Это что еще такое?
– Ты боишься всего, чего не можешь контролировать.
Волосы у меня на затылке встали дыбом, а в классе как будто вдруг сильно похолодало. В другой раз я бы просто подошла к столу тренера и попросила пересадить меня. Но я не могла дать понять Патчу, что ему удалось взволновать или напугать меня. Я почувствовала необъяснимое желание защититься и тут же решила, что не сдамся раньше него.
– Ты спишь голая? – спросил он.
Моя челюсть пригрозила отвалиться, но мне удалось ее удержать.
– Вот уж тебе я едва ли об этом скажу.
– Ходила когда-нибудь к психиатру?
– Нет, – солгала я. На самом деле я консультировалась у школьного психолога, доктора Хендриксона. Это был не мой выбор, и говорить об этом мне не хотелось.
– Нарушала закон?
– Нет. – Превышение скорости время от времени не считается. Не для него. – Почему ты не спросишь у меня что-нибудь нормальное? Хотя бы… какая музыка мне нравится?
– Я не буду спрашивать о том, что могу угадать.
– Ты не знаешь, какую музыку я слушаю.
– Барокко. У тебя все по порядку, все под контролем. Спорим, ты играешь… на виолончели? – добавил он таким тоном, словно это предположение висело в воздухе.
– Нет, – снова солгала я, но в этот раз покрылась мурашками. Кто он все-таки такой? Если знает, что я играю на виолончели, что еще он знает?
– Что это? – Патч указал ручкой на мое запястье. Я инстинктивно убрала руку.
– Родимое пятно.
– Похоже на шрам. Пыталась покончить с собой, Нора? – Его взгляд встретился с моим, и я почувствовала его насмешку. – Родители женаты или развелись?
– Я живу с мамой.
– Где отец?
– Его не стало в прошлом году.
– Как он умер?
Я вздрогнула.
– Его… убили. Уж прости, но это личное.
Настала тишина, и выражение глаз Патча словно чуть смягчилось.
– Должно быть, это очень тяжело, – его голос звучал искренне.
Когда прозвенел звонок, Патч поднялся и пошел к выходу.
– Постой, – позвала я. Он не обернулся. – Послушай! – Он уже был на пути к двери. – Патч! Я ничего не узнала о тебе.
Он развернулся и подошел ко мне. Взяв мою ладонь, он что-то написал на ней, прежде чем я додумалась ее отдернуть.
Я посмотрела на семь цифр, красной ручкой написанных на моей ладони, и сжала ее в кулак. Мне хотелось сказать ему, что его телефон сегодня определенно не зазвонит. Мне хотелось сказать, что это он виноват в том, что потратил все время, задавая вопросы мне. Мне много чего хотелось сказать, но я стояла с таким видом, словно не умею открывать рот. В конце концов я выдавила из себя:
– Я сегодня занята.
– Я тоже, – ухмыльнулся он и исчез.
Я стояла, словно приклеенная, переваривая то, что только что произошло. Неужели он потратил все время, спрашивая меня, специально? Чтобы я получила «неуд.»? Неужели он думал, что одна мимолетная улыбка его оправдает? Да, подумала я. Да, так он и думал.
– Я не позвоню! – крикнула я ему вслед. – Ни за что!
– Ты закончила статью для завтрашнего выпуска журнала? – спросила Ви. Она встала рядом, как всегда записывая что-то в блокнот. – Я думаю о том, чтобы написать о несправедливости парных заданий. Мне пришлось сидеть с девчонкой, которая только сегодня закончила курс лечения от вшей.
