В отдельном купе среди бархата и бронзы стоя спал полковник Уев Дормидон Ферапонтыч с сиамским колдуном на плече.
Бесшумно открылась дверь, и в купе деликатно, без грубых шуток, хохота, отрыжки, воопче безо всякого свинства проникли трое: голубоглазый вьюнош-богатырь, обаятельный господин-учитель и рыжеус-железноглаз карательного вида.
– Хочешь, Ферапонтыч, убьем? – ласково спросил богатырь.
– Нет, – чистосердечно ответил полковник.
– Тогда придется тебе забыть о деле инженера Красина месяца на полтора.
– Забыл, уже усе забыл, господа пролетарские скубенты.
– Адью, Ферапонтыч!
Трое исчезли.
– Спи, Уев, спи, быть тебе генералом, – нашептывал попугай.
– Господин капитан, арестованный Красин по ночам пилит решетку. Он уже может вылезти на тюремный двор по первому сигналу. Сигнал, я полагаю, скоро дадут с горы.
– А стены, Форк?
– Совсем нетрудно, господин капитан, заложить под наши стены фугас.
– Вы догадливы, Форк. Будете отмечены.
– Рад стараться.
– Рисковать нельзя и уповать только на финляндский сенат опасно. «Никитич» должен быть на свободе, и поэтому нам нужно попробовать вариант со взрывом стены.
– Пожалуй, Виктор прав, товарищи.
Горизонтов стоял под деревом вблизи стены замка, он посматривал на гору и ждал сигнала, который что-то запаздывал. Виктор вынул часы, но взглянул не на циферблат, а на тлеющие угли заката.
на водных лыжах он гонял в Тишково а в океане он освоил серфинг и хохотал над гребнями взлетая а после ждал на бесконечном пляже когда она приблизится родная бессмертная его любовь.
Он положил часы в карман, и в это время одна пуля, а за ней вторая, целый пучок смертельных пуль пробил его тело. Он закрутился, как бы пытаясь смахнуть эту нелепую напасть, и упал.
Он еще ворочался, когда подошедшие филеры разрядили в него свое оружие.
Финляндский сенат освободил инженера Красина за несколько часов до того, как из Санкт-Петербурга прибыли обвинительные документы.
ВЕСНА 10
– Вы уверены, герр Шульц, что это подходящая позиция для моего аппарата?
– Будьте спокойны, герр Виденталь. Он появляется ровно в 4 часа 17 минут и две с половиной минуты идет по той стороне улицы. Он пунктуальнее любого немца.
Красин вошел в берлинский трамвай и сел на скамью. Внешне он был подтянут и надменно-безучастен, но в глубине его глаз была тоска.
Прямо перед ним опустилась «Берлинер Цайтунг», и он увидел длинный пятнистый нос, целлулоидовый воротник, подпирающий дряблые щеки, глаза в кровяных жилочках, вопрошающие, молящие…
– Что происходит в мире, майн герр? В Иране свергли Мохаммеда-али-шаха, в Барселоне резня… помните Россию?.. Роберт Пири достиг Северного полюса! Чего хотят люди?
– Кто вы? – с трудом спросил Красин.
– Я опытный и одинокий садовник-пчеловод. – В глазах соседа усилилась мольба и надежда на близость. – Я знаю только, майн герр, что гладиолусам нужно постригать усики на росе, а чайные розы просят вечернего ухода… Пчела – это матка, майн герр, это символ тепла… Может быть, зайдем ко мне на рюмочку кюммеля?
– Извините, – сухо сказал Красин и направился к выходу.
– Герр Виденталь, он приближается!
Красин подходил к своему подъезду, когда распахнулось окно в доме напротив и приветливый голос воскликнул:
– Герр Красин! Ахтунг!
Он резко обернулся. Вспыхнул магний – германская секретная служба сделала снимок. Он иронически поднял шляпу.
– Спасибо, что не забываете, господа!
– Бите, бите, извините за беспокойство.
