Мне не довелось участвовать в очередном наступлении, потому как ещё 27 февраля получил осколочные ранения обоих ног и самолётом был вывезен в тыл, но думаю, что нашим там сегодня ой, как нелегко. Скажу вам как на духу. Задумка наступать на Вязьму в том состоянии, в каком были после декабрьского контрнаступления под Москвой, это бред упрямых идиотов. Я простой солдат, стратегия не моего ума дело и всё же думаю, почему бы после контрнаступления не дать войскам дней десять передохнуть, прийти в себя, подтянуть тылы, хорошенько продумать план дальнейшего наступления? Вместо этого нас, уставших, голодных и холодных бешено гнали вперёд. После того, как мы овладевали каким-либо опорным пунктом, тут же поступала команда: «не останавливаться, продолжать наступление», в результате, не закрепив за собой захваченных позиции мы вновь рвались вперёд. Это приводило к тому, что не редко части перемешивались, терялось управление и наступала сумятица. Немцы зорко следили за нами и в свою пользу оборачивали нашу бестолковщину. Они бросали во фланг и тыл наших плохо организованных войск свои мобильные группы, отвешивали нам хорошего тумака и вновь восстанавливали утраченные позиции.
Мне неведома общая картина наступления всего Западного фронта, но на нашем направлении всё происходило именно так. Скажите мужики, с кого спрашивать за бессмысленную гибель тысяч людей, кто ответит за смерть семнадцати-восемнадцати летних пацанов, которые прежде чем попасть на позиции, войну видели только в кино? Мы взрослые бойцы, конечно, всячески старались их беречь. Когда шли в атаку велели им держаться за нашими спинами, делились едой, питьём, одним словом жалели юнцов, ведь у многих из нас дома остались вот такие мальчишки. Надо сказать, что и командиры по отечески относились к ребятам. Тоже старались не пускать их на опасные вылазки, используя для подноски боеприпасов, набивки пулеметных лент, устройства блиндажей. И всё же и среди командиров находились отдельные негодяи, что бессердечно относились к юнцам. Был у нас в батальоне один такой, здоровенный детина, сытый и вечно пьяный. Так вот, дело было под Юхновкой, дали команду идти в атаку а впереди капитально укреплённые немецкие позиции с зарытыми танками в придачу. Мы стали роптать, мол к чему посылать людей на явную гибель?! Тут этот детина, ругаясь благим матом сорвал каску с головы одного молодого бойца наставил к его виску пистолет и застрелил. Мы, тоже недолго думая тут же отправили эту мразь к праотцам. Ротный, царствие ему небесное, был добрым человеком, увидев случившееся, только приложил палец к губам, мол, «молчим мужики, всё нормально». Едва случилась передышка в бою мы, похоронили этого мальчишку под одинокой березкой, прикрепив к стволу дерева табличку с его именем. Мы, взрослые мужики, видевшие столько смертей, пережившие такое, что врагу не пожелаешь, хоронили пацана и плакали, настолько тяжко было смотреть в его глаза, в которых отражалась та невинная улыбка, которая была на его лице, когда бездушный негодяй наставил к его виску пистолет. … Эх, мужики, да что вспоминать, только душу терзать, иди оно всё к лешему!» – в сердцах выпалив эти слова, Бушмакин замолчал и с головой укрылся одеялом.
Надо сказать, что Иван после этой беседы всяческий избегал разговоров о войне, как кто заговорит на эту тему, он отворачивался или опираясь на костыли выходил из палаты. Видимо глубоко засела горечь пережитого на душе у человека».
