О гномах и сиротке Марысе - страница 5
– Не знаем.
– Ну, значит, я. Вот иногда кажется, будто ветер напевает и нашёптывает какие-то слова…
– Правда! – серьёзно сказали мальчики.
– А на самом деле это мы, гномы, шепчем и поём! Мы – маленькие; спрячемся во ржи, в траве, среди листьев или под камень залезем – нас и не видно. Ну, вот… Отказалась королева идти за немца, и началась война. Налетели стаи воронов, волки завыли, небо чёрными тучами заволокло. Начался голод: ведь и хлеб, и сыр – всё шло воинам, сражавшимся с немцами. Обнищала страна, обнищали и мы. И королева Ванда измучилась, видя, как из-за неё бедствует народ. Бросилась она в Вислу и утонула. Тут немцы ушли восвояси, и наступил мир. Но прежние времена уж не вернулись. Сильный обижал слабого, брат шёл на брата, алчный сиротскую полоску норовил оттягать и припахать к своему полю. А где неправда да слёзы, не может быть счастья. И стал править страной злой король По́пель.
– Батюшки! – запищала Кася. – Попель!
– Ты что? Никогда не слыхала? – одёрнул её Стах. – Его ещё мыши съели.
– Ага! – поддакнул Юзек.
Чудило-Мудрило, затянувшись трубочкой, продолжал:
– Про мышей этих разные толки ходят. Одни говорят одно, другие – другое. Времена-то давние, поди разберись теперь, как оно на самом деле было. В наших книгах написано, что это не мыши были, а гномы в мышиных шубках, – тогда ведь зима стояла. Мочи не стало смотреть, как Попель свирепствует, вот они и высыпали из нор всем скопом, накинулись на него и растерзали. Так в наших книгах написано. Правда это или нет – трудно теперь сказать. Прапрадедушка говорил мне, что сам видел, пока ещё не ослеп от старости, это страшное озеро и башню, где всё случилось. Башня до сих пор называется Мышиной, а озеро – Гопло. Так-то вот!
Тут у него погасла трубочка. Он разгрёб золу, нашёл уголёк, потянул несколько раз, выпустил клуб дыма и снова заговорил:
– С этими древними книгами тоже беда. Или нескольких страниц не хватает, или выцвели и пожелтели так, что слова не разберёшь, или чёрное пятно во всю страницу. Не очень-то и прочтёшь, что написал кто-то много веков назад. Но зато сразу можно понять, хорошие были времена или плохие. Если хорошие – от страниц, самых ветхих, такое сияние идёт, словно солнышко выглянуло. А плохие – потемнеет всё, точно ночь настала, и ни луны, ни звёздочки… Вот какие у нас, у гномов, летописи!
Хотите узнать, что было дальше? – спросил Чудило-Мудрило, раскурив трубку.
– Хотим, хотим! – запищали девочки.
– Ну так слушайте. После страшных страниц о Попеле – их откроешь, и тьма сразу кругом, – идут ясные, светлые про Пяста. О нём я хоть целый час рассказывать готов.
У Юзека глаза загорелись.
– Расскажи, гномик, пожалуйста!
– Расскажи, расскажи нам всё! – наперебой закричали дети.
Чудило-Мудрило сдвинул колпак, почесал в затылке и начал рассказ:
– Сам-то я этого не видел, меня тогда ещё на свете не было. Но старичку гному, который записал эту историю, рассказал её старый дуб, а он хорошо помнил те времена. Голос у дуба был уже слабый от старости, но только он зашелестит, в лесу сразу тихо-тихо сделается – слышно, как муха пролетит. Сосны, ели, буки, грабы, берёзы, даже трава, мхи и папоротники слушают затаив дыхание – ни один стебелёк не дрогнет, ни один листок не шелохнётся. А старый дуб шелестит себе потихоньку, ведя неторопливый рассказ про времена своей молодости.
И вот этот гном – а он в ту пору ещё мальчонкой был, ростом с синичку, – придёт к своему знакомому грибу в гости, сядет под шляпку и слушает. Он слово в слово запомнил рассказ старого дуба и потом записал в книгу.