Заворачиваю налево и прохожу по узенькой каменной дорожке к своему крыльцу одноэтажного дома. Судя по тому, что на желтоватом газоне валяются пыльные коробки, стоит ржавый велосипед и кресло, мама, наконец, решил устроить генеральную уборку. А ещё это значит, что она побывала в моей комнате. От этой мысли я бегом направляюсь к открытой двери и забегаю в дом. Первое, что я почувствовала – запах лаванды. Я будто нахожусь в горах, на цветочной поляне… Прихожая была пуста. Вся обувь выставлена на улицу, комод блестел чистотой, вешалки опустели. Где вся верхняя одежда и шляпы? Неаккуратно снимаю с ног потрепанные кеды и забегаю в гостиную. Следующее, что было видно: мама вытирает мокрой тряпкой светлый паркет и напевает под нос какую-то мелодию. Она изредка смачивает серую тряпку в ведре с моющим средством и вновь начинает скользить по паркету. Вижу наш ковёр. Женщина закрутила его в трубочку и бросила на кожаный диван. Горшки с цветами стоят на журнальном столике, который расположен около окна, когда раньше был напротив дивана. Спустя время, мама замечает меня и безмятежно улыбается, поправляя на голове красную бандану, которую она надевает всегда во время уборки.
– Ты уже вернулась? Как дела в школе? – отрывисто спрашивает женщина, выжимая тряпку над зелёным ведром. Я не двигаюсь с места.
– Нормально. Мне задали сделать лабораторку по физике, придётся всю ночь пахать. А ты почему дома?
Мама бросила тряпку на пол и еле-еле поднялась на ноги, протирая влажный лоб ладонью. Женщина пытается отдышаться. Иногда я думаю на кого больше похожа: на маму или папу? Кто-то говорит на сестру, кто-то утверждает, что на бабушку. А я думаю, что на маму. У женщины чёрные волосы, но были они такими не всегда. В моем возрасте у мамы были каштанового цвета пряди. У нас с ней одинаковый цвет глаз – болотный, а у папы и Кэрри – голубой с карими пятнами. Мама невысокая и немного пухлая, но я ростом пошла в отца и бабушку, также и сестра. Я поправила очки, все ещё ожидая ответа.
– Сегодня у меня выходной, – отвечает она и проходит на кухню. Я хвостиком плетусь за ней. – Ты голодна? Хочешь есть?
– Нет, я была у Алекса в гостях, там перекусила.
Реакция мамы слишком спокойная, хотя я думала, что она устроит скандал, типа: «Ты не сказала, что идёшь в гости?! Все! Домашний арест на два месяца!», но она промолчала. Мама открывает кран с водой и моет руки, раздумывая о чём-то неизведанном. Сегодня она более странная, чем когда-либо. Я открываю белый шкафчик, где обычно лежат печенья и хлопья и достаю пачку сырных шариков.
– Кит, пока не забыла сказать, присмотришь завтра за котами мисс Крисберг? – говорит мама, не оборачиваясь.
– Ладно, а почему? Мисс Крисберг куда-то уезжает?
– Ей нужно к врачу. Она чувствует себя крайне неважно.
Я ощутила какую-то тоску, от которой даже сырные шарики не лезли в горло.
– Что за ужасные у неё дети! Их мама живет одна, у неё нет никого, кроме кошек, и она больна. Почему этим детям так плевать на свою мать?! – от душераздирающей обиды меня начало трясти, как при двенадцатибальном землетрясении. Мне казалось, что мое лицо надулось как пузырь и через мгновение взорвется, сметая все на своём пути. Мне больно. Представив на месте мисс Крисберг свою маму, я опешила. Сердце поразил укол. Нет! Никогда, слышите, никогда я так не поступлю со своей мамой! НИКОГДА. Я никогда не брошу её, буду делать все, чтобы она была счастлива и ни в чем не нуждалась. Лишь бы не заплакать. Ну почему я такая сентиментальная?!
