– Назовите три пункта, которые вам дороги. За исключением него, – он кивнул на Эльфина.
– Что? – переспросила она.
– Что угодно, что вы любите. – повторил черный дану. – Вещи, люди, явления. Или он вас уже выпил так, что ничего не осталось?
– Я не… – трепыхнулся Эльфин.
Черный резко оглянулся на него.
– Ты прошляпил Жажду, Гатта. Ты пытался это скрыть. Ты пытался мухлевать с Кругом – ладно, но ты пытался мухлевать с Единым! Как ты развлекаешься – твое дело, но нарушать Завет на своей земле я тебе не дам.
– Он не хотел мне вреда! – крикнула Керидвен.
Черный повернулся к ней.
– Не хотел – не причинил бы. Три пункта. Ваш последний шанс.
Керидвен облизала губы. Во рту пересохло. Она зажмурилась, опять оказываясь в том же колодце. Мысль билась о стенки пытаясь выпрыгнуть. Что-нибудь! Кто-нибудь! Пустота посреди нигде. Эльфин – призрачный, туманный, серебряный. Кто-то на земле перед ним. Эльфин его вздергивает – легко, без усилия… кто это?
– Б-блейз! – с облегчением выдохнула она. – Блейз! Брат! У меня был брат! Есть брат, – поправилась она.
На лице у черного отразилось отвращение.
– Дальше.
Эльфин. Мягкий, спокойный голос. «У вас есть какое-то место, которое дорого вам обоим?» – «Да…»
– Дом! У нас был дом! Небольшой, с изгородью… – она вдруг испугалась, что черный дану ей не поверит или решит, что это неважно, и заговорила быстрее. – Там еще камень всегда выпадал, сбоку… и половик у входа, такой… если тряпки нарезать, на такие полосочки, и потом сплести косичку, и потом ее завернуть, и сметать, то половики получаются хорошие, прочные, и ноги на входе вытирать хорошо, и не дует, и хватает их очень надолго, тот, который у входа, мама еще шила… когда жива была…
– Я понял, – сказал черный дану. – Дальше.
Дальше… дальше… мысль билась, как ночная бабочка о стекло. Блейз… дом… мама… Эльфин… Ей ни на чем не удавалось сосредоточиться – будто она мышь, которая попала в банку и не может выбраться.
– Я… я помню песню, которую мама пела, – жалким голосом сказала она. – Это подойдет?
Черный скривился.
– Ну, попробуйте.
– В чащобе чертог высокий стоит,
Я слышал небес колокольный звон,
Траурным пурпуром весь он укрыт.
И Бога люблю я превыше всего.
Брови у черного поползли вверх. Керидвен немного приободрилась.
– В чертоге этом ложе стоит,
Я слышал небес колокольный звон,
Алый покров на ложе лежит,
И Бога люблю я превыше всего.
Под ложем поток без берегов,
Я слышал небес колокольный звон,
Часть его – воды, часть его – кровь,
И Бога люблю я превыше всего.
У ложа в изножье терновник растет,
Я слышал небес колокольный звон,
С его рожденья он вечно цветет,
И Бога люблю я превыше всего.
Над ложем луна посылает лучи —
Я слышал небес колокольный звон,
Знак, что Спаситель родился в ночи.
И Бога люблю я превыше всего.
Керидвен перевела дух. Черный дану миг смотрел на нее без выражения. Потом опустил руку – Эльфин съехал со стенки на пол.
Черный одернул манжет.
– Все-таки ты поразительно удачливый мерзавец, Гатта, – сказал он, и вышел.
Керидвен кинулась к Эльфину и прижала его голову к груди. Эльфин застонал.
Белая, за всем этим наблюдавшая, тихо засмеялась.
– Вот это зрелище!
Она присела рядом и похлопала Эльфина по щеке.
– Ну-ну, Гатта, хватит. Не так уж и сильно тебе досталось.
Керидвен злобно зыркнула на нее исподлобья. Белая засмеялась еще звонче и подняла руки:
– Все-все, ничего не трогаю.
Она легким движением поднялась и начала оглядывать стены, мимоходом проходя и трогая разные предметы:
