О крестьянстве и религии. Раздумья, покаяние, итоги - страница 22

Не могу в этом месте не рассказать о Ванюрке. Он со старшим братом Мишкой жили тогда у дедушки без отца (он был на фронте) и матери (погибла от молнии). Звали мы его «Ванюрка Адрианов» (по дедушке). Жизнь наша у всех была несладкая, а уж их сиротская – не приведи, Господи! Закаленность его была чудовищной, босиком – от снега до снега. И не болел никогда. Очень ловко и быстро плавал. Рассказывали мне, на соревновании общества «Урожай» в открытом холодном бассейне осенью многие отказались плыть, а он поплыл и стал чемпионом. Не знаю, сколько он сумел окончить классов, ему не в чем было выходить на улицу зимой, он вынужден был зимой сидеть на печке.

Много у нас с ним было происшествий. Расскажу здесь об одном. В первый год нашей официальной работы по трудовой книжке колхозника. Было нам уже по 10 лет. Возили мы навоз на закрепленных за нами быках (волах) на дальнее поле за речку по направлению к Куглануру. После обеда была духота, чувствовалось приближение грозы (мы уже тогда понимали «метеорологию», не зная, правда, такого слова). Хотели переждать, но бригадир сказал:

– Робяты, не шутите, надо работать!

И мы поехали. Как отъехали с полкилометра за речку, налетела страшная буря с сильнейшим встречным ветром, закрывшим пылью весь белый свет – в трех метрах уже ничего не видно. Сильнейший ливень, беспрестанные молнии и грохочущий гром, величиной с яйцо град колотит до синяков через легкую рубашонку и короткие штаны по босым ногам и голове …

Бык развернулся резко назад, и, опрокинувшись, телега освободилась от навоза … Неизвестно откуда взявшимися силами я поставил телегу на ход, и мы с быком понеслись назад. Я не мог бросать быка с телегой, пока не переедем мостик через речку, иначе он мог свалиться в речку с телегой и утонуть, а нам нечем расплатиться тогда за его погибель! Лишь когда перескочили мостик, я бросился бежать за сарай, а бык влетел в заросли ржи … К сараю через минуту прибежал и Ванюрка. Мы, наставленные школой и уже ставшие «атеистами», в этом «содоме» громко ревели навзрыд от пронизавшего нас насквозь страха и причитали, крестясь:

– Господи, спаси и помилуй, Господи, спаси и помилуй, Господи, спаси и помилуй.

Когда немного поутихло, мы добежали до крайнего дома нашей родной деревни. От страха ли, холода ли, от побитости ли у нас обоих пропал голос. Бабушка, вроде Анастасия, (ни бабушки, ни дома этого уже давно нет), ничего не спрашивая, провела нас на теплую печку …

Однажды (примерно в 1970 году) пришел я на футбол в Лужники. Ба, а рядом Ванюрка (Иван Николаевич Вахрушев) сидит. Оказалось, он служил в армии возле Москвы, как-то женился тут и вот возит на автобусе футболистов «Торпедо» … Но дальше … Эх, выносливейший в деревенской жизни, он без грамотешки не сумел приспособиться к городской беззаботной жизни и … спился мой самый близкий друг детства.

Это только сказать легко – приспособиться. Когда покидаешь от рождения обжитое место, теряешь прежний мир. И самая большая трудность на чужой стороне в новом незнакомом мире, кажущемся (да и не только) враждебным, найти смысл, умиротворить свою ноющую душу. В мире, куда тебя не звали, появление твоего не ожидали, более того встречают вопросом: зачем ты явился в наш мир (ведь город – для городских, Москва – для москвичей, Россия – для русских).

А чем успокоить ноющую душу. Водкой. Она быстро успокаивает … на какое-то время … а потом, привязав к себе … уводит в безвозвратную пропасть.