О многом и о главном… Сборник рассказов - страница 7
Удар был очень сильный. Резкая боль не дала мне сдержать отчаянного визга. Я лежала на холодном асфальте и тихо скулила, но умерла я не сразу, я ещё успела заметить, что Борисыча не задело.
Он просто упал, ушибся, наверное, но это всё ничего. Это – нормально. А я? Я не боюсь. Ты то, Борисыч, должен знать, испугаться просто не успеешь. А если и успеешь, то есть такое понятие: ДОЛГ. Мне ли тебе говорить? Я должна была… Борисыч, должна…
Я уже иду по аллейке, туда, к свету, но обернулась ненадолго. Вижу, как с трудом поднялся Борисыч, как тискает, тискает моё тело, пытаясь поднять, как руки его перепачкались в моей крови. Он прижимает, прижимает меня к себе.… Ой, он, кажется, плачет… Я, наверное, сейчас тоже заплачу… Борисыч, миленький, мне так хочется положить тебе свои лапы на плечи и облизать горячим языком твоё лицо! Я знаю, на вкус слёзы солёные… Борисыч, не плачь, мужчины не плачут… Ты жив – это главное! Ich liebe dich! (Я люблю тебя!).… А за меня не волнуйся, все собаки обязательно попадают в свой рай…
Картинки в зеркалах
Мне сказали, что сейчас август 2000-го года, и я нахожусь в санатории в Подмосковье. Больше ничего не сказали. Я наблюдаю за ними уже несколько дней. Они не знают об этом, да им и не надо этого знать. Они в белых одеждах и всегда молчат. Я тоже молчу. Сегодня один из них, с большим шрамом на щеке, обратился ко мне: «Молодой человек, вы помните своё имя?» Что за глупый вопрос – я его никогда и не забывал. Но у меня много имён. В армии все имеют клички. Например, во взводе я Нечай, а иногда меня зовут Калиныч, потому что Вадьку Хорькова, моего друга, зовут Хорь. Cначала его правда назвали было Хорьком, но это ему резко не понравилось. И он это популярно объяснил. Его пудовые кулаки в этом ему здорово помогли. Так он стал Хорем. А потом кто-то из «особо одарённых» вдруг вспомнил (не падайте!) Тургенева. Ну, помните, у него есть рассказ «Хорь и Калиныч», так меня иногда и стали звать Калинычем. Человек со шрамом очень обрадовался, когда я кивком головы ответил на его вопрос.
– А меня зовут доктор Малышкин…
– А вы отчего лечите?
Шрам весело сказал:
– Вас мы уже вылечили!
Ну, и зачем врёт? Я не болен, отчего меня лечить? А-а, он меня проверяет…
– Тогда можно я пойду домой?
– А где ваш дом, с кем вы живёте? – улыбается Шрам.
Странно, но я не помню. У меня было много домов. Шрам закивал:
– Да-да, много, вы правы, а где?
Я решил ответить честно:
– Скоро вспомню.
Шрам выглядел довольным:
– Постарайтесь, и мы поговорим завтра.
Они все ушли. Я по-прежнему лежу на кровати, но если хочу что-то узнать, придется встать. Они явно не враги, но осторожность не помешает. Этот Шрам – первый человек, с которым я разговаривал. Меня долго не было. Он первый, кого я встретил. Он дал мне время – и я им воспользуюсь. Надо обследовать комнату; открою шкаф, в шкафу – зеркало, а в зеркале – я. Худощавое лицо, чужой колючий взгляд. Буду смотреть в зеркало, пока не вспомню. Ну, давай же, ты такое огромное, только покажи, и раз, и два… Стены плавно подвинулись, и я вижу, как выдвигается быстро сформированная колонна. Сели на БМП и – вперёд, двинули в заданном направлении… Мы – бойцы, как обычно – на броне. Я на второй машине.
Едем. Только втянулись в ущелье, после первых же выстрелов поняли – нам хана, в горах – кто выше, тот и победитель. «Чехи» на горе, мы – внизу, и участь наша ясна. Засаду они устроили классическую: сначала ударили по головным и замыкающим машинам, потом расстреляли в упор остальные.