– Как это? Ведь я есть! – возмутился мужчина, растерянно захлопав глазами.
– Увы, больше нет, – Марина ласково улыбнулась. – С этих пор вы здесь больше не работаете. Поверьте, Нвья Академия такую утрату переживет. Можете быть свободным.
Вопрос: есть у нее право уволить этого визгливого поросенка?
На полу завозилась тушка Топтыжки, лежащего все это время кверху брюхом – устал. Вместился он туда только благодаря своей змеиной изворотливости, которой оставалось поражаться. Он перевернулся и встретился с ней взглядом – понимающим, разумным, полыхнувшим синим пламенем. И сразу же на столе из ниоткуда и без всяких спецэффектов появилось толстое дело в твердом красном переплете, на котором значились знакомые имя и фамилия. Телепортация? Нет, она в замке невозможна. Тогда что? Ответа не было, но вместо этого, словно живое, дело раскрылось на том месте, где трудовой договор Нисмана с Академией закреплялся характерной алой кляксой. Что делать дальше подсказал все тот же Топыч, подставив ей поближе кончик острого хвоста.
Скептически посмотрев на свой собственный палец, Марина подумала, что пора брать плату за предоставление Академии собственной крови. А то ведь не напасешься! Обескровят! Но выбора снова не было, точнее был, вот только она на этот раз не согласна была на альтернативу. Она уколола указательный палец, едва заметно вздрогнув от неприятного ощущения, и зачеркнула своей кровью подпись Нисмана на договоре. С любопытством наблюдала, как медленно исчезают первоначальные записи о трудоустройстве и появляются новые об увольнении. В них значилось, что Герман Нисман больше не является работником Навьей Академии, ему надлежало собрать свои вещи и покинуть здание по истечении трех часов, в противном случае описывались последствия и санкции за неподчинение.
– Вы! Не имеете права! – завизжал «олень», когда перестал хлопать ошарашенными глазами, открывать и закрывать рот, подобно рыбе, выброшенной на берег.
– Почему же не имею? – Марина откинулась на спинку кресла. – Имею, что и продемонстрировала. Не тратьте больше времени, собирайтесь в дальний путь домой. Всего хорошего, господин Нисман.
– Я… Я… Я буду жаловаться! Я сообщу Совету! Я пойду к королю! Я подам на вас в суд! Я… Вы! Я… я…
– Вас проводят, господин Нисман, – Марина устала от криков топающего и истерящего мужчины.
Тот, видать, хотел сказать гадость, но его перекосило от вида Топтыжки, а точнее от вида челюсти, оскалившейся внушительными клыками и зависшей напротив его «пятачка».
Когда бывший работник Навьей Академии покидал кабинет под конвоем саламандры, Марина понадеялась, что ей не придется увольнять весь педагогический состав в будущем. Хотя последние события ее и порадовали: никакую мебель она просить не собирается, потребует по праву своего ректорского положения.
Минут через десять появление новых визитеров не стало для нее чем-то неожиданным, учитывая обстоятельства. Только дверь стало еще более жалко: та с грохотом распахнулась, потом жалобно скрипнула и нашла свой закономерный конец в груде мусора неподалеку.
Уши заболели от чересчур звонкого, похожего на пожарную сирену голоса:
– Это возмутительно!
Сомневаться в том, что ее посетил директор Навьей Академии не приходилось. Марина даже поспорила, если бы было с кем. Кому еще могла прийти в голову мысль, прибежать заступаться за своего помощника, как не начальнику?
