О том, что остается за кадром - страница 2

Одна из таких работ – воспоминания ветерана, ученого-искусствоведа, специалиста по западно-европейской живописи Н. Н. Никулина. Они были написаны еще в 1975 г., полагаю, как реакция отторжения, когда в стране начинал вызревать застой и реальное стало заволакиваться искусственным флёром желаемого, когда главными воспоминаниями о войне стали мемуары Генерального секретаря, удостоенные Ленинской премии в области литературы, а количество юбилейных медалей на пиджаках ветеранов превысило их боевые награды. Как следует из авторского предисловия, рукопись не предназначалась для печати, поскольку автор понимал, что такую правду – не напечатают, и пролежала в столе более тридцати лет. Явилась свету лишь в 2007 г., еще при жизни воспоминателя, и, вновь напечатанная в 2015 г. – к 70-летию Победы! – чудовищно большим для нашего времени тиражом, стала переиздаваться с удивительной для нынешней издательской отрасли прытью. Спустя два года я обнаружил в магазине аж три издания этих воспоминаний, что немыслимо для коммерческой индустрии. И это лишь то, что я увидел! Не иначе, какой-нибудь очередной «сорос» проплатил издательствам заведомо экономически убыточную затею… А случилось это потому, что предполагаемого показа героизма советского народа и пафосности изложения в этих воспоминаниях нет. В них есть правда, но без выводов: типа, как было, так и пишу, а вы уж сами смекайте… Разумеется, в прежние времена цензура бы резко прореагировала на такую книгу, назвав текст очернительским, пораженческим, а то и вражеским. И была бы отчасти права. Но мы живем в то время, когда пока всё разрешено и, пользуясь этим, спущенным нам сверху правом, заглянем на страницы воспоминаний и этого участника битвы за Ленинград.

В 1941 г. молодой Н. Никулин – всего лишь недавний выпускник средней школы, не годный к службе в строевых частях и по мобилизации направленный в школу радиоспециалистов. После окончания, в ноябре, переправившись через Ладогу, он попадает в полк тяжелой артиллерии. Воспоминатель не называет ни номера части, ни участка фронта, где он оказался, но из текста становится ясным, что это участок Ленинградского фронта за кольцом блокады:

«В конце ноября началось наше наступление. Только теперь я узнал, что такое война, хотя по-прежнему в атаках еще не участвовал. Сотни раненых, убитых, холод, голод, напряжение, недели без сна… В одну сравнительно тихую ночь, я сидел в заснеженной яме, не в силах заснуть от холода. Чесал завшивевшие бока и плакал от тоски и слабости. В эту ночь во мне произошел перелом. Откуда-то появились силы. Под утро я выполз из норы, стал рыскать по пустым немецким землянкам, нашел мерзлую, как камень, картошку, развел костер, сварил в каске варево и, набив брюхо, почувствовал уверенность в себе. С этих пор началось мое перерождение. Появились защитные реакции, появилась энергия, Появилось чутье, подсказывавшее, как надо себя вести. Появилась хватка…»

Думаете, хватка, чтобы воевать? Нет…

«…Я стал добывать жратву. То нарубил топором конины от ляжки убитого немецкого битюга – от мороза он окаменел. То нашел заброшенную картофельную яму. Однажды миной убило проезжавшую мимо лошадь. Через двадцать минут от нее осталась лишь грива и внутренности, так как умельцы вроде меня моментально разрезали мясо на куски. Возница даже не успел прийти в себя, так и остался сидеть в санях с вожжами в руке. В другой раз мы маршировали по дороге и вдруг впереди перевернуло снарядом кухню. Гречневая кашица вылилась на снег. Моментально, не сговариваясь, все достали ложки и начался пир! Но движение на дороге не остановишь! Через кашу проехал воз с сеном, грузовик, а мы все ели и ели, пока оставалось что есть… Я собирал сухари и корки около складов, кухонь – одним словом, добывал еду, где только мог…