Заложив руки за спину, он отталкивается одной ногой и катится на роликах к ближайшей полке с десятками выставленных в ряд баночек. Я иду за ним. Совершив изящный пируэт, он хватает банку с изображением белой коровы в коричневых пятнах. Он переворачивает ее вверх дном, затем обратно, и из банки раздается протяжное мычание.
– Нормандка: вечная и неоспоримая классика! – провозглашает он.
Он скользит вдоль рядов, касаясь рукой то одной банки, то другой.
– Черная ангусская шотландская, красная норвежская, бурая атласская, большой южноафриканский зебу… В этих банках все породы коров в мире! – продолжает он воодушевленно. – И даже индийская священная корова! Но и это не все!
Откуда-то он выхватывает еще одну банку, на этот раз с нарисованной овцой. Переворачивает – и раздается, конечно, блеяние.
– А еще у меня есть свиньи, лошади, кошки, мелкие собачонки и гончие псы!
Он хватает банки наугад, кувыркает их одну за другой, и я слышу кряканье утки, кудахтанье курицы, писк цыпленка и даже кулдыканье индюка…
– А сейчас настоящая экзотика! – гордо объявляет он.
Из банки раздается рычание.
– Лев! – говорю я.
Затем слышу, как ворчит верблюд, трубит слон, ревет бегемот…
– Как будто мы в Африке, да? – восторженно восклицает продавец. – Не хватает только одного. Внимание! Повелитель джунглей!
Он переворачивает еще одну банку, и раздается крик Тарзана.
– А вот и мои любимые, самые необычные! – продолжает он, указывая на следующий ряд банок. На них отбойный молоток, будильник, корабль. Легко догадаться, какие звуки они издают. Есть даже банка, на которой нарисован голый зад.
– Теперь, когда ты уже знаком с инструментами, – он загадочно улыбается, – время концерта!
Продавец «Фиеста Маркета» поворачивается ко мне спиной, а лицом к банкам-мычалкам. Он вскидывает руки и сосредоточенно наклоняет голову.
– Симфония фермы и скотного двора до-мажор, – объявляет он.
Он выпрямляется, расправляет плечи, приподнимает подбородок. И тут начинается! Его руки летают над банками, хватают их, подбрасывают, переворачивают, ставят на место и берутся за другие. Магазин наполняется голосами десятков животных.
Му-у-у-у! Му-у-у-у! Му-у-у-у!
Кря-кря!
Ме-е-е-е!
Кукареку!
Хрю-хрю-ю-ю!
Бе-е-е-е!
Му-у-у-у! Му-у-у-у! Му-у-у-у!
Продавец носится туда-сюда, подскакивает на месте, жонглирует банками… Его руки словно движутся во все стороны одновременно. Они больше похожи на лопасти ветряной мельницы во время урагана.
Му-у-у-у! Му-у-у-у! Му-у-у-у!
Кря-кря!
Ме-е-е-е!
Му-у-у-у! Му-у-у-у! Му-у-у-у!
Кукареку!
По правде сказать, не совсем симфония, а скорее какофония. Тем не менее я горячо аплодирую маэстро, когда он заканчивает свое выступление. Сам же он вскидывает руки, кивает воображаемой оглушительно аплодирующей публике. Затем, отведя одну руку за спину, а другую прижав к груди, он кланяется направо, потом – налево… Выпрямляясь, он нечаянно задевает стеллаж, и с верхней полки скатывается какой-то маленький предмет, отскакивает от пола и останавливается у моих ног.
Я наклоняюсь и подбираю его. Это обычный ластик. Почти такой же валяется у меня в рюкзаке. Только этот запечатан в обертку с надписью «Волшебный ластик».
Продавец подходит.
– Ух ты! Вот это круто!
– Что это? – спрашиваю я.
Продавец отвечает мне таким тоном, будто я спросил, почему вода мокрая, а огонь горячий:
– Это волшебный ластик. Я был уверен, что давно их распродал…
