– Пошли, купим в лавке пряников, полакомимся! – сказал он.
– А деньги?
– Вчера мама дала мне гривенник, вот!
Смотрю: действительно, в руке деньги. Десять копеек серебром! Белая монета, которая сроду не попадает в руки мальчишкам нашего возраста. Вот какая щедрая, оказывается, у него мама!.. Тут же помчались в лавку. Нам дали полную тюбетейку пряников и ещё в придачу довольно много орехов и конфет. Мы очень проворно управились с этим лакомством. До того уж было вкусно – не выразить словами. Облизывая языком зубы, глотаем оставшиеся во рту крошки от пряников.
– Эх, – говорю, – ещё бы немножко!
– Постой-ка, – говорит Габдельхай, – мама мне и на прошлой неделе давала, если не потерял… – Пошарил он пальцами в складках рубашки и вытащил монетку. – Вот, нашёл!
Смотрю – опять серебряный гривенник!.. Он особо и не удивился. А я запрыгал от радости… Не успели мы съесть принесённую во второй раз полную тюбетейку сладостей, как меня разыскала мама. Ей уже успели донести: мол, сын Масалима с сыном Казан-Якупа шикуют, сорят деньгами направо-налево, кто проявил в отношении их такую щедрость? Не успел я рассказать о щедрости матери Габдельхая, как явилась сама Шарифаттэй – мать Габдельхая. Тут же выяснилось, что Габдельхай видел, как моя мама клала деньги в нишу печи, и стянул их. Две серебряные монеты по десять копеек! Что сделали за это мальчишке дома – не знаю. Семья Казан-Якупа в отношении честности была очень суровых правил. Во всяком случае, безнаказанным, наверное, не оставили. Но вот чего я не могу забыть до сих пор: в связи с этим случаем гудела вся округа. Брань, назидания о том, что нельзя брать ничего чужого, поучительные наставления, издевательские насмешки тянулись всё лето…
Вот так нас воспитывали. Если, бывало, человек заметит за ребёнком что-то неладное, он этого без внимания не оставит – тут же оповестит родителей. Даже более того, по отношению к ребёнку, появившемуся на улице, на базаре, на берегу реки, каждый мужчина чувствовал себя отцом, каждая женщина – матерью, если заметит за ним что-нибудь худое, считает своим долгом предостеречь ребёнка или, в зависимости от его поведения, накрутить ему ухо, и ни один отец, ни одна мать не рассердится на него, не обвинит за то, что он наказал или отругал его ребёнка.
Нашим родителям не доводилось читать никаких книг о воспитании детей. И передач «Взрослым о детях» в те времена не было. Однако ни один из известных мне мальчишек не пошёл по дурному пути.
После того, как я уехал из деревни, Казан-Габдельхай вырос обычным крестьянином, вместе с односельчанами вступил в колхоз, в годы Отечественной войны был в рядах тех, кто в огне сражений защищал свою Родину, после, когда построили железнодорожную линию Уфа-Оренбург, поступил работать на Зирганскую станцию и до конца своей жизни был железнодорожником.
Это я рассказал о семье Казан-Якупа. А ещё одного у нас называли «Даген-Якупом». Откуда такое прозвище? – этого я не понимал.
– Их дед в разговоре приставлял слова «даген-дагын», – объяснила мне мама. Зачем он прибавлял эти непонятные слова, я тогда всё равно не понял. Лишь через много лет, когда уже вырос, приехал в Казань, – понял. Один из моих первых знакомых в редакторских кругах, журналист Фазыл Мубаракшин – в те годы редактор газеты «Кызыл яшьләр» («Красная молодёжь») – как раз оказался таким человеком, который в разговоре прибавлял слова «даген-дагын». Говорили, что в Татарии есть не только отдельные люди, разговаривающие так, но целые деревни и кантоны. Значит, и наш «Даген-Якуп» был из рода пришельцев из тех краёв.
