– Нечего мудрить, если надо, поговорим, когда вернутся наши мужья, нам и так хорошо, – сказали они и стали сеять на прежних землях.
Всё это я узнал позже, по рассказам. О том, как мы жили с соседями по земле, у меня сохранилось и одно собственное воспоминание. В то самое лето, когда отец возвратился с войны, должно быть, в ту самую пору, когда поднимали пар, мы вместе с нашим соседом по земле, русским по фамилии Кутлаков, вышли на пахоту – отцы вместе впрягли лошадей и сообща вспахали поле. Кутлаков тоже взял с собой сына. Это был мальчик примерно моего возраста. Кажется, его звали Колей. Пока отцы пашут, мы с ним, большей частью, проводим время возле арбы, идём за водой, кипятим чай. Он не знает татарского, я – русского. Тем не менее, мы, наверное, ни одной минуты не молчали. Спрашиваем друг у друга, как называются предметы, которые у нас в руках или перед глазами. Как по-татарски? Как по-русски? Когда иссякает разговор, Коля начинает петь частушки. Поскольку я не понимал значения, почти всё забылось. Некоторые, в которых встречались знакомые слуху слова, немного сохранились в памяти, но, когда я стал получше понимать их значение, выяснилось: оказывается, они были не совсем приличными. Хотя для меня они и очень приятные воспоминания, изложить их сейчас на бумаге невозможно. В этом, я думаю, конечно, Коля не виноват. Чего греха таить, ведь наш фольклор вообще богат такими двусмысленными, не очень приличными стишками, что поделаешь? И татарский, и русский…
Мы там не только разговаривали и пели частушки – весело играли, шутили. Боролись, катались по земле. Что светлым, отрадным воспоминанием сохранилось в памяти: у нас и в мыслях не было обидеть или унизить друг друга. Наоборот, было очень приятно чувствовать, что человек, которому ты, до этого близко не зная его, не доверял, считал врагом своей веры, оказался таким хорошим, симпатичным, что он хорошо к тебе относится, стремится подружиться с тобой. Не сомневаюсь, что в те минуты и у Коли на душе было точно такое же чувство… Удивительно сложное было это чувство. Если бы тогда сказали: для того чтобы стать равноправным с русским, надо тебе самому стать русским, то есть если бы предложили отречься от своего народа и стать русским, я не только не согласился бы, в моём сердце проснулся бы гнев к тому, кто посмел подойти ко мне с таким предложением. Это было бы равносильно тому, как если бы мне сказали: «забудь своих родителей, будь сыном такого-то человека, он ведь и сильнее, и красивее, и богаче твоего отца, ты должен с радостью согласиться на это! Ты должен благодарить его за проявление такого благодеяния!» То есть это было бы столь же бессмысленным, уму непостижимым предложением.
А так! Оставаясь татарским мальчишкой, то есть самим собой, в то же время знать, что обладаешь равными правами с мальчишками русской и других национальностей, ощущать это всем своим существом! Это было настоящим счастьем. Да, для нас было престижно иметь русского товарища. Мы гордились этим.
Это чувство, проснувшееся во мне ещё в детстве благодаря тому, что я родился в такой деревне, и впоследствии не уменьшилось, а по мере взросления только возрастало. Сближение с человеком другой национальности всегда как будто бы духовно обогащает меня, чувствуешь, как в душе пробуждаются чувства товарищества, братства, общего гражданства.
