– Сделаем все возможное, – кивнул он и добавил, как будто вспомнил о чем-то. – Кстати, сэр, вам больше не следует бояться того, что вчерашний чудак, Льюис Кэмерон, снова нагрянет в Скотланд-Ярд. Он мертв.
– Как – мертв? – от неожиданности я чуть не перевернул на себя чашку горячего кофе. – Что случилось?
– Сердечный приступ. Обнаружен горничной утром в собственной спальне, когда она запереживала о том, почему он не спускается к завтраку.
– Сердечный приступ? В тридцать пять лет?
– Ну, сэр… В его крови нашли столько морфия, что хватило бы на десятерых. Теперь вполне объяснимы его поведение и тот бред, который он нес. Бедняга был зависим от наркотических средств и, скорее всего, не рассчитал вечернюю дозу.
– Думаешь? – недоверчиво спросил я и, не дождавшись ответа, воскликнул. – А может, его специально умертвили при помощи морфия?
– Маловероятно. Я проверил отчет врачей и заключение полиции. Следов борьбы или насильственной смерти на теле не обнаружено, личные вещи, включая чековую книжку и бумажник, набитый фунтами, были в кармане, поэтому смерть этого человека нас не интересует, это не разбой, не грабеж и не убийство, – рассудительно ответил Чарли, а потом лукаво улыбнулся. – Просто я решил, что вам не лишним будет узнать о безвременной кончине мистера Кэмерона, так как теперь не придется ограждать вас от его нападок, верно?
– Странно, – не обратив внимания на его дурацкую шутку, пробормотал я, почесав подбородок и устремив взгляд за окно. – Он вел себя странно, но не был похож на наркомана… И он не был похож на того, кто собирается умирать. Наоборот, он был полон решимости жить дальше, чтобы отомстить.
– Кто знает, что на уме у умалишенных, пристрастившихся к пагубным привычкам, – беспечно пожал Чарли плечами и спросил. – Вы как будто расстроены, сэр?
– Я? Нет, что ты, я не расстроен, мне плевать, просто… Гм… Просто все это выглядит очень настораживающим… – я задумался и снова рассеянно почесал подбородок. – А те люди, имена которых я назвал вчера? Тебе удалось раскопать хоть что-нибудь?
– Я все проверил, сэр, – важно ответил Чарли и уселся поудобнее в стуле. – Это было не сложно. Все они числятся пропавшими без вести и все они проходили когда-то через наши оперативные сводки.
– Ну и? Почему не было возбуждено ни одного дела?
– Потому что не были найдены тела. Но, что самое важное, в их пропажах нет криминальной подоплеки.
– Поясни.
– Все очень просто, сэр. Кристина Рубен, пропавшая в 1912 году, например, часто ругалась с отцом, который, по ее мнению, был слишком суров с ней, а мать умерла, когда той не было еще и десяти лет. За несколько дней до исчезновения ее часто видели с каким-то французом. Скорее всего, она просто бежала с ним на материк.
– Откуда такая уверенность? Кто-то проверял? И что за француз? Его нашли? Допросили?
– Вы же знаете, как это бывает, сэр, – философски произнес Чарли. – Кто будет терять время на поиски бунтарки в то самое время, когда Лондон задыхается от грабежей и убийств?
– Понятно, – мрачно ответил я, понимая, что Чарли абсолютно прав. У полиции Лондона действительно всегда были более важные дела, чем розыск убегающих из неблагополучных семей выскочек, пытающихся доказать близким и всему остальному окружающему миру, что они гораздо взрослее, чем есть на самом деле. – Что по остальным?
– Марк Заустерлиц, пропавший в 1915 году, погряз в долгах, как в шелках. Его друзья и тетка, которая растила сорванца, убеждены, что он скрылся от кредиторов за океаном и никогда не вернется. Кларисса Пенктрейн, исчезнувшая в марте 1919 года, грезила путешествиями. Незадолго до исчезновения она продала небольшую квартиру в Гринвиче и избавилась от всего имущества, как будто планировала исчезнуть.
