– Показательно, – говорю Борзову, – выходец из такой знатной семьи, имеющий, вне сомнения, самых влиятельных покровителей, доктор – всего лишь второе лицо. Представляю себе, каким крупным специалистом контрразведки является Хауфер, коль ему, а не доктору фон Креслеру доверили возглавить группу «Есаул».
Сумрачное лицо Борзова подобрело, глаза просветлели.
– Мы, – продолжал комиссар, – рассматриваем задание, которое получила группа «Есаул» от своего центра, как моральную диверсию с далекоидущими целями: разжигание национальной розни в таком многонациональном крае, как промышленный юг Украины и РСФСР, и антисоветское восстание. Ни больше ни меньше. Но решается эта политическая задача методами контрразведки. Вот и перед нами стоит политическая задача – сорвать планы гитлеровцев и при возможности навязать им свою контригру. Сегодня я вас, Дубов, познакомлю с Федором Николаевичем Белоконем. Интереснейший человек. Сами в этом убедитесь. Он занимается организацией партийного подполья на Украине. А вам предстоит охранять и это подполье, и прифронтовую зону.
В 17.35 мы с Борзовым вошли в просторное здание ЦК. Здесь было тихо и прохладно. Мы поднимались по широкой лестнице, шли по сложным лабиринтам коридоров и молчали: обоими владело сложное чувство значимости происходящего.
В просторном кабинете, у стола, в широких креслах сидели и беседовали двое. Друг против друга. Один – невелик ростом, суховатый, как говорят в народе, поджарый. Волосы ежиком. Лобастый. С шустрыми, все примечающими светлыми глазами. Ему на вид было лет сорок пять. В военной гимнастерке, но без знаков различия. Догадаться труда не составляло: Федор Николаевич Белоконь. Другой, Вячеслав Ильич, постарше лет на десять. Полный. Лицо уставшего, измученного долгой бессонницей человека. Перепахали лоб морщины. Под глазами они – мелкой сеткой, которую не в состоянии скрыть даже тяжелая черепаховая оправа очков.
Он поднялся нам с Борзовым навстречу.
– Говорю Федору Николаевичу: проверь свой хронометр: Борзов в дверях, значит, 17.40. – Он поприветствовал комиссара, которого сегодня уже видел, затем тепло поздоровался со мной. Привычным движением руки поправил очки, «посадив» их на место. – Знакомьтесь, – представил он меня, – Петр Ильич Дубов.
Белоконь резким, решительным движением пожал мне руку.
Вячеслав Ильич предложил всем сесть, а сам подошел к карте, занявшей почти всю стену, и отодвинул шторки.
Карта была перечеркнута красно-синей спаренной линией, которая начиналась где-то у Ленинграда, опускалась к югу, добиралась до Днепра. Голубая полоска реки разлучала синюю черту с красной, но кое-где, перебравшись на восточный берег, они вновь соединялись, застывали.
– Трудно нам сейчас, – с грустью сказал Вячеслав Ильич. – В данный момент противник развернул против нас 182 дивизии, не считая четырнадцати дивизий, которые находятся в резерве главного командования сухопутных войск. Наши части, к сожалению, пока укомплектованы лишь наполовину. Свежие дивизии мы вынуждены сосредоточивать в основном на Западном фронте, перекрывая подступы к Москве, хотя крупные мероприятия и проводятся по обороне Ленинграда и Киева. Но там противник имеет четырехкратное превосходство в авиации. Мы оставили Таллин: Балтийский флот потерял хорошую базу. Это скажется на обороне Ленинграда. Ну а то, что делается в районе Чернигов – Киев – Нежин, вы видели своими глазами…
