Объединение (часть 1) - страница 35
Парень с трубой – наверное, Джем – подбежал ко мне первым, но я скользнул в сторону как раз в тот момент, когда второй подобрался сзади. Я взмахнул ножом, только слишком медленно и неуклюже. У меня много достоинств, но умение драться левой рукой к ним не относится. Кто-то ударил меня по спине – дубинкой или битой – и вышиб воздух из легких. Я пошатнулся и упал, и чей-то ботинок саданул мне по ребрам. Задыхаясь, я попытался встать, но получил ногой по здоровому запястью – не настолько сильно, чтобы сломать кость, но и этого хватило, чтобы я снова выронил нож. На секунду я потерял сознание. Должно быть, меня ударили по голове. Потом опять по спине, но это уже было похоже на отдаленный пушечный выстрел. Думаю, мой дух еще пытался восстать, когда тело провалилось в темноту.
Я смутно услышал, как кто-то прошипел:
– Будешь знать, как разгуливать здесь, словно ты один из нас.
– Забери у него кольца, Зеб!
– У него еще и терминал есть! Снимай!
Они стащили с большого пальца моей левой руки перстень-печать и попытались открыть магнитную застежку терминала. И тут кто-то сказал:
– Парни, мы облажались. Смотрите!
Я усмехнулся, хотя и лежал лицом вниз на мостовой, понимая, что он показывает приятелям мой перстень.
– Он из этих долбаных Марло. Мы облажались.
Мне хотелось улыбаться, но губы не слушались. Для палатина перстень – это все. Здесь хранится его личность, его генетическая история – и семейная, и всей констелляции, его титулы и список личных владений. Если они заберут перстень и попытаются им воспользоваться где-нибудь на Делосе, люди отца или бабушки отыщут их.
Дурачье.
А дальше я не помню ничего, кроме темноты и абсолютной уверенности в том, что я уже умер. Криспин станет правителем. Теперь в этом уже не было сомнений. Пускай забирает трон, положение в Империи. Пускай отец пожалеет о своем выборе. Это меня больше не волновало.
Некоторые схоласты учат, что наш опыт – это просто сумма сведений, что нашу жизнь можно свести к системе уравнений, разложить на составляющие, оценить, сбалансировать и понять. Они верят, что Вселенная не более чем объект познания и мы тоже объекты среди множества прочих, что даже наши эмоции – это всего лишь электрохимические процессы, протекающие в головном мозге, незначительные детали в механизме эволюции с ее окровавленными руками. Но схоласты стремятся к апатее – к свободе от эмоций. И в этом их величайшая ошибка. Человеческая сущность обитает не в мире объектов, и наше сознание возникает не для того, чтобы жить в подобном месте.
Мы живем в историях; и в этих историях становимся феноменом, независимым от механизмов пространства и времени. Страх и любовь, смерть, гнев и мудрость – такие же составляющие нашей Вселенной, как свет и гравитация. Древние называли их богами, поскольку мы являемся их созданиями, мы принимаем форму, которую они вдохнули в нас. Просейте весь песок во всех мирах, всю пыль в пространстве между ними, и вы не найдете там ни атома страха, ни грамма любви и ни капли ненависти. И все же они там есть, невидимые и неопределимые, как мельчайшие кванты, но тем не менее реальные. И как мельчайшие кванты, они подчиняются законам, не подвластным нашему контролю.
И чем мы отвечаем этому хаосу?
Мы создаем Империю, величественней которой нет ничего во Вселенной. Мы упорядочиваем эту Вселенную, изменяя внешний мир в соответствии с внутренними законами. Мы называем нашего императора богом, который оберегает нас и управляет хаосом природы. Цивилизация сродни молитве: своими правильными действиями мы можем принести в мир спокойствие и тишину, которые являются самыми пылкими желаниями любого достойного сердца. Но природа сопротивляется, и даже в сердце такого большого города, как Мейдуа, на такой цивилизованной планете, как Делос, молодой человек может свернуть не в ту сторону и стать жертвой хулиганов. Не совершенны ни молитвы, ни города.