Когда я снова пришел в себя, за окнами стояла глубокая ночь. Голова была тяжелой, будто с похмелья, во всем теле ощущалась слабость, сильно хотелось пить. Я сполз с кровати, дотащился до туалета, открыл кран. В обычное время я бы побрезговал пить сырую воду, тем более что кулер с водой находился в конце коридора, но сил двигаться не было. Взглянув в зеркало, увидел, что белки глаз стали красными – у меня полопались капилляры. Память взорвалась образами: я вспомнил, как выглядел глаз Маргариты, и понял, что вчера слышал ее голос. Именно она держала меня за руку, убеждала не сдаваться, помогала отыскать путь из тьмы и ужаса. Внутри шевельнулся страх. И вместе с тем злость. Что произошло вчера? Чем они здесь занимаются?
Забыв об усталости, я вышел в коридор. Спустился на первый этаж и увидел, что дверь, ведущая во внутренний двор института, открыта. Оттуда веяло холодом, но, ощутив прикосновение воздуха к лицу, я сам не заметил, как оказался на улице. Свободно дышать полной грудью – какое это, оказывается, счастье! А шевелить руками и ногами, самостоятельно передвигаться – невероятное блаженство. Внезапный приступ эйфории схлынул, как только я увидел, что во дворе рядами лежат черные пластиковые мешки. Я осторожно приблизился. Потянул молнию на одном из мешков, уже догадываясь, что увижу. Внутри лежал мертвый человек. Я расстегнул следующий мешок и отшатнулся. Марина! Остывшее тело психолога лежало передо мной, на лице так и осталось испуганное выражение. Я посчитал мешки – значит, прошлую ночь не пережили девять человек. Что же случилось?
Я оглядел двор. Тусклый свет фонарей слабо отражался от пластиковых стен заграждения. Тот, кто устроил вчерашний кошмар, обитает в том коридоре? Но где охрана? Военные? Полиция? Я подошел к входу: герметичный замок был открыт, изнутри доносилось монотонное гудение. Стоит ли идти туда? Я решился и сделал шаг внутрь. Один за другим преодолел несколько слоев пластиковой завесы и увидел четыре огромных оранжевых ящика. Промышленные генераторы. От них-то и исходило слабое гудение. Асфальт позади ящиков бугрился трещинами и разломами – возможно, именно здесь два года назад прогремел взрыв. Пройдя чуть дальше, я убедился, что догадка была верной: впереди зиял глубокий оплавленный провал. Массивные опоры, установленные по его краям, держали ленту траволатора, ведущего вглубь провала. Как только я ступил на нее, лента пришла в движение, медленно перемещая меня вниз.
Траволатор привез меня на подземный этаж института. Я видел узкие коридоры, опутанные проводами стены. Издалека доносились приглушенные голоса. Я двинулся вперед, следуя истертым записям на стенах: «Котельная», «Блок 1». Но путь привел меня не к системам водоснабжения, а в пустое облицованное кафелем помещение, заваленное строительным мусором. Пол был усеян кусками бетона разной величины – от совсем крошечных обломков до полуметровых глыб. Чем больше я разглядывал их, тем больше замечал деталей: то тут, то там на кусках бетона виднелись желтые стикеры, пара обломков была пронумерована красными римскими цифрами I и V.
Я вернулся к траволатору и выбрал другой коридор, который привел меня к необычной полупрозрачной двери. Стекло выглядело так, словно внутрь него вмонтировали тончайшую проволочную сетку с блестящими капельками в центре каждого пересечения. На стене рядом с дверью темнела панель электронного замка, на сенсорном экране виднелись пятна крови. Их бурый вид вызвал резкую тошноту. Я ощутил, что жутко устал, и решил вернуться в комнату отдыха. Повернулся спиной к двери и увидел, что в коридоре стоит Осокин. Его глаза были так же красны, как мои, и, судя по тому, как он цеплялся за стену, ноги держали его плохо.
