– Молодец! А у меня всего на одну. Завтра отец повесит ее в галерее. Придешь посмотреть?
– Конечно, приду! Мне будет любопытно оценить твою новую работу.
Не удивлюсь, что вновь увижу полнейший бред!
– Расскажи о своей предыдущей картине. Мне кажется, там проглядывает извечная проблема жизни. Своеобразные тени, тона, текстура рисунка… что-то там осязаемое в глубине.
Она улыбнулась.
– Наверное, – она пожала плечами. – Я хотела изобразить мои чувства к этому миру. Все переживания… тревогу за будущее… надежду… любовь… веру. Поэтому и выбрала такие цвета. Желтый определяет разлуку, мою сердечную грусть, фиолетовый – вторит ему, это туча в моей душе. Красный – кровь, войны. Черный – тьма, зло… Белый олицетворяет свет, воодушевление, веру, которую…
Понеслось… Язык не останавливался, речь лилась, словно водопад, картины рисовались наяву. Марина постепенно погрузилась в свой мир, с восхищением расписывая каждую деталь. Я кивал и делал очень заинтересованный и понимающий вид. Отчасти действительно было все понятно. Образы рисовались благодаря сладкому голосу в воображении настолько живо, что можно было дотронуться до холста. Но я сохранял ясность, безостановочно наполняя бокалы. Смотрел в глаза девушке, расширял их в нужных моментах, улыбался, серьезнел. Потом принесли заказ. Мы начали ужинать. Но рассказы продолжались. Потому что я вовремя подстрекал, подталкивал девушку, углублялся в подробности, искал новые детали, подкидывал идеи, новые мысли, спорил об оттенках цвета и картинах известных художников.
– Сейчас… вспомню, – напряг я память. – Она называлась то ли «Часы», то ли «Время» Сальвадора Дали.
– Это тоже хороший пример, – со знанием дела подчеркнула девушка, закидывая очередной кубик шоколада в рот.
– Мне она нравится. Прикольная, – сказал я и осекся. Ведь применил не совсем подходящее слово. Это как мат в культурном языке.
– Ага, – девушка посмотрела на часы, совершенно не обратив внимания на мое определение. – Давай уже пойдем. А то мне надо перед сном сделать еще несколько дел. А я чувствую себя опьяненной…
– Конечно, конечно, – поспешно закивал я, демонстрируя участие и понимание. – Похоже, мы не заметили, как выпили пару бутылок. Официант, счет, пожалуйста!
Девушка приблизилась с продолговатой книжечкой и деликатно положила ее на край стола. Несколько секунд я боялся увидеть счет, но затем собрался и взглянул на чек. Семь тысяч рублей.
Кошелек, казалось, не хотел открываться. Но я напряг все мускулы, вспомнил о цели трат и оставил деньги на столе.
…Вечер выдался теплым. Шли пешком. Марина взяла меня под руку и пошатывалась. Я же, продолжая сохранять относительную ясность, ликовал. Все вышло куда лучше, чем предполагал! Девушка не сопротивлялась и охотно закрывала глаза на довольно частое подливание вина в бокал, в результате чего выпила целых полторы бутылки. Да и не пришлось особо остроумничать – Марина болтала, не останавливаясь. Даже с заплетающимся языком всю дорогу до дома она не прекращала рассказывать о творческих победах, о музее, о предстоящих выставках, об отце, о планах на жизнь. Но долго слушать не пришлось. Оказалось, что девушка живет через две остановки от кафе в элитной многоэтажке.
– Знаешь, Алекс, я хочу открыть выставку, на которой смог бы любой малоизвестный художник представить свои картины.
– Замечательная идея! – поддержал я.
– Правда? – радостно улыбнулась она. – Это моя мечта! Ты ведь тоже примешь участие в ней?
