Николай тоже диву давался:
– Неужели уже год прошел? Как сейчас помню этот день. Полдня пыхтел, надрывался, шары надуваючи. Наутро собрался на демонстрацию, только вышел за порог, бах-бах – и не осталось больше шариков. Полопались, окаянные, все до единого на морозе, – по вытянутой Колиной физиономии было заметно, что ему до сих пор жалко прошлогодних праздничных шаров.
– Шары были бракованные. Факт, – прокомментировал событие давно минувших дней Профессор Сизиков.
Выходит, тогда уже стояла глубокая зима! А сейчас плюс шестнадцать. Просто аномальная жара! Мне очень хотелось думать, что природа преподнесла сюрприз именно мне. Ведь это у меня сегодня праздник. Наконец-то я здесь, в святая святых, моей любимой Кувшинке. Меня тянуло на речку. Все представлялась залитая солнцем поляна, краешек пляжа и река, переливчато-живая от блесток на воде. Даже звуки, накрепко врезавшиеся в память, мерещились: и шорох деревьев, и голоса людей, и жужжание насекомых, и одиночные хлопки по мячу. Как бы я хотела, чтобы все это опять повторилось. Но торопить друзей почему-то не хотелось. Все должно идти своим чередом.
Вместо променада Соня пригласила меня заняться делом:
– Эй, Полина, хватит летать в облаках. Ты не забыла, случаем, какова основная цель нашей поездки?
– Печку, что ли, протопить? – вынырнула на миг я из плена сладких воспоминаний.
– Какую, к лешему, печку? Генриетта что нас с тобой просила сделать?
Вот я дубина! Как я могла забыть о главном?
– Сонь, может, завтра к ней сходим? На берег очень хочется.
– Нет, сегодня, – безжалостно отрезала Сонька, – лично я не намерена в праздник париться.
– Хорошо. Сходим к фее, но потом сразу на речку. Договорились?
– Сделаем дело, а там видно будет.
Мы объявили друзьям, чтобы нас пока не теряли, и отправились выполнять поручение Генриетты Мирославовны.
В отличие от своих ближайших соседей, старуха дом на зиму не консервировала. Запор на дверях веранды был весьма условный. У Колькиной бабки погреб и тот надежней заперт. Мне припомнилось с десяток таких же замочков, которые гроздями висели на его крышке. Ставни фея не закрывала по причине того, что их просто не было.
Мы легко отомкнули единственный замок, вошли и хором воскликнули:
– Как светло!
Нет, не напрасно Светлейшая носит свою фамилию. Не приемлет она серых интерьеров. Когда я летом бывала у нее в гостях, мне нравились большие, чисто вымытые окна, в которые почти беспрепятственно лился широкий поток света. Но летом черемуха слегка затеняла комнату. Теперь, когда дерево полностью облетело, его изящные извилистые ветви никак не могли загораживать солнце и свет.
В центре стола, на самом видном месте, располагалась горка консервов, аккуратно прикрытых белоснежным полотенчиком, и лежала записка, написанная толстым фломастером. В ней хозяйка обращалась к непрошеным гостям: «Уважаемые, пожалуйста, угощайтесь. Только большая просьба личные вещи не трогать. Я очень пожилой человек. И ничего ценного не имею». В доме было тепло, сухо и пахло жилым, будто хозяйка находилась где-то рядом. Казалось, она отлучилась на минутку и скоро вернется.
– Вечно приходится маме доказывать: «На кой ляд мы ставни на зиму закрываем? Сами себе проблемы создаем», – рассеянно сказала Соня.
– А что такое?
– Да потом весь май, как дураки, постели сушим. Представляешь, прием с продуктами-то работает. Старуху ведь ни разу серьезно не обворовывали. Сожрут консервы да и свалят.
