Он положил младенца на пеленальный столик, из стоящей рядом коробки взял хирургические перчатки. Рейчел за это над ним издевалась нещадно, но он был неколебим.
Расстегнул нижние застежки пеленки и освободил ножки девочки. Потом начал разворачивать подгузник.
– Stercus[7]! – воскликнул он.
Цвет этого stercus был не тот, что был знаком профессору. Он бросал вызов описанию, определению и законам природы. Профессор даже выстроил гипотезу, что это извержение есть продукт подменыша, поскольку ничего столь мерзкое не могло быть произведено столь милым и ангельским созданием.
Он с надеждой посмотрел на дверь, будто ожидая, что сейчас ему на выручку явится какая-нибудь кареглазая ангелица.
Но она не появилась. И возможно, она сейчас уже предавалась неким чувственным занятиям. Сама по себе.
Были времена, когда он, профессор Габриель О. Эмерсон, просто завернул бы ребенка как есть и вернул матери. На краткий миг профессор подумал сделать именно это.
Но Клэр – его дочь. Она – плод союза с возлюбленной Беатриче, а кроме того – чудо. Не подобало бы ожидать, чтобы Джулия делала вообще все, в том числе избавлялась от таких термоядерных отходов.
Нет. Профессор теперь отвечал за эту маленькую жизнь, глядевшую на него невинными глазами, даже не подозревавшую о зловонном выбросе, с которым теперь придется иметь дело нянчившему ее отцу. И он не обманет этого доверия.
Задержав дыхание, Габриель выполнил все необходимые этапы удаления этого токсичного вещества, тщательно обмыл ребенка, смазал какой-то мазью и снабдил чистым подгузником.
В течение всей процедуры девочка видела его лицо. Он улыбался, напевал что-то, гадая, понравится ли принцессе его новый мотив Нэт Кинг Коула. Он тихо пел слова своей «L-O-V-E», извинившись сперва за свое латинское ругательство.
Габриель сбросил отходы в ведро для подгузников, решив удалить его из детской и из своего дома как можно скорее.
Отходам не место в ведре. Отходам не место на его территории и вообще нигде вблизи цивилизации. Думать иначе было бы просто варварством, по его мнению. Но он осознавал, слишком четко осознавал, что некое прекрасное создание ждет его в постели в соседней комнате.
Он поспешно содрал с себя перчатки и тоже бросил их в ведро. Потом, просто из осторожности, обтер чистые руки антибактериальными салфетками, и не раз, а два.
С видом святого, который только что закончил тяжелую работу по самоумерщвлению, Габриель перепеленал ребенка и умело завернул девочку в большой кусок фланели. Потом прижал к груди.
Он спел первый куплет Blackbird из Битлз, кругами потирая девочке спину.
– Вот так куда лучше. – Габриель поцеловал головку девочки. – Что ты думаешь про папину новую музыку? Лучше ведь, правда?
Девочка безразлично зевнула. Он поцеловал ее и отнес в главную спальню.
– О боже мой!
Габриель насторожил уши.
– Фантастика!
Габриель перестал чистить зубы, желая как можно лучше расслышать звуки из спальни.
– Боже ж ты мой!
– Да, да, да!
Крики Джулианны говорили об удовольствии. Но Габриеля они озадачили, поскольку источником удовольствия был не он.
Он подался вперед, заглянул в дверь спальни в жажде рассмотреть, что же там происходит.
Жена стояла возле кровати, листая сотовый телефон.
Габриель нахмурился, раздумывая, кто же это вызвал такую реакцию у его жены. Сплюнул пасту, промыл щетку и незаметно подошел к Джулии.
Джулия столкнулась с ним в дверях, в темных глазах плясала радость.
