– Конечно.
Габриель вынул ребенка из колыбели и успел поцеловать перед тем, как передать Кэтрин.
Клэр открыла большие синие глаза. Кэтрин улыбнулась:
– Здравствуй, Клэр! Я твоя тетя Кэтрин.
Младенец открыл крохотный ротик и зевнул.
– Красивое имя – Клэр, – продолжала Кэтрин, не смущаясь девочкиной сонливостью. – Я думала, что твои родители назовут тебя Беатрис. Но теперь вижу, что ты больше похожа на Клэр.
– Как нам будет интересно! – прошептала Кэтрин ребенку. – Я тебя научу итальянскому и расскажу про Данте и Беатриче. А когда ты подрастешь, повезу тебя во Флоренцию и покажу тебе, где жил Данте.
Девочка будто смотрела на тетю осмысленно. Кэтрин наклонилась к ней ближе и прочла вслух:
Donne ch’avete intelletto d’amore,
i’ vo’ con voi de la mia donna dire,
non perch’io creda sua laude finire,
ma ragionar per isfogar la mente[3].
Габриель узнал строки из «Новой жизни» Данте – Кэтрин цитировала его хвалу прекрасной Беатриче.
Джулия замерла.
И вдруг, неожиданно, как разражается гроза над пикником, разрыдалась.
Все затихли, все взгляды обратились к Джулии. Она, закрыв рот ладонью, пыталась подавить всхлипы.
Ричард, Кэтрин, Ребекка и Рейчел стояли потрясенные, не зная, что делать.
– Дайте нам минуту, – тихо сказал Габриель, все так же обнимая Джулию за плечи, вывел ее в гостиную, в тихий уголок у окна.
– Милая, что случилось? У тебя что-то болит?
Он нагнулся озабоченно, вглядываясь в ее лицо.
Джулия закрыла глаза, но слезы все текли. Она покачала головой. Габриель привлек ее к себе:
– Не понимаю. Ты хочешь, чтобы все ушли?
Она снова покачала головой. Габриель прильнул щекой к ее волосам:
– Я не знал, что они все это задумали.
– Шаров тут вдвое больше, – сказала она неразборчиво.
– А гелий опасен для младенцев?
– Нет. Да. Не знаю. – Она схватила его за рубашку. – Не в этом дело. Тут вдвое больше подарков и цветов, чем было в больнице. И еще фламинго на нашем газоне!
– Милая, фламинго я могу убрать. – Габриель поцеловал ее волосы. – Прямо сейчас займусь.
– Не в них дело! – Джулия запустила руку в карман Габриеля, вытащила носовой платок. Помахала у него перед лицом. – Как хорошо, что я это тебе купила.
Она высморкалась.
– Джентльмен всегда имеет при себе платок – как раз на такой случай. – Габриель погладил ее по спине, еще заботливей, чем прежде. – Тебя расстроили фламинго, но ты не хочешь, чтобы я их убирал?
– Кухня набита подарками. Кэтрин приехала из самой Англии и Данте цитирует!
Джулия снова разразилась слезами.
Габриель нахмурился – видеть слезы жены ему было больно.
– Ну конечно, подарки. Новорожденным их всегда дарят. Традиция такая.
– Сколько в кухне моих родственников?
Джулия промокнула нос. У Габриеля сжалось сердце.
– Твой отец и Диана хотели тут быть, но Томми заболел. Ты скоро их увидишь. – Он пальцами стер слезы Джулии. – А в кухне родные, наши родные. Те, кто любит тебя и Клэр.
Она сглотнула слюну.
– Я скучаю по твоей маме. Скучаю…
Габриель вздрогнул, как от боли. В незаконченной фразе Джулии было море страдания. У нее было несчастливое детство с матерью – наполовину жестокой, наполовину равнодушной.
– Мне тоже не хватает Грейс, – признался он. – Я думаю, нам всегда будет ее не хватать.
– Я мать всего пару дней, но люблю Клэр так сильно, что все для нее готова сделать. Почему же с Шерон так вышло?
Габриель посмотрел на жену:
– Не знаю.
Это была правда. Как, чем можно объяснить безразличие и жестокость? От своего биологического отца он получал и то и другое. И понял наконец, что любая попытка объяснить подобное поведение бесполезна, потому что объяснение чаще всего маскирует оправдание. А оправданий он слышать не желал.
