Маэ послушно открыла рот, чтобы дать ему продолжить, но почти сразу же на нее накатил такой приступ тошноты, что она взмахнула сразу двумя руками и сбила защитные очки с доктора Кергелена.
– Простите… мне показалось, что вы что-то воткнули мне в горло, и я не могла дышать.
Он положил слепочную ложку на столик, наклонился, подобрал очки, потом снял перчатки и молча надел новые.
– Эта штука слишком большая, – сказала она недовольно.
– Есть несколько размеров, эта соответствует размеру вашей челюсти.
Доктор был раздражен, но все-таки сохранял подобие улыбки. Он явно привык к таким выходкам своих пациентов.
– Попробуем еще раз? – предложила Маэ, смирившись.
– Да, начнем сначала.
Он сделал знак своей ассистентке приготовить новую смесь из этой тошнотворной розовой массы. Маэ видела его усталое лицо, скрытое за маской и очками. Она попыталась расслабиться, но когда он снова попросил ее открыть рот, она вцепилась в подлокотники кресла.
– Я скоро закончу, дышите ровно.
Маэ сосредоточилась на отвратительном хлюпанье слюноотсоса, а потом принялась пересчитывать ячейки операционной лампы над головой.
– Ну вот! – торжествующе объявил Алан.
Ассистентка подала Маэ раствор для полоскания, отвязала салфетку на шее, выполнявшую роль слюнявчика, и отодвинула подставку бормашины, чтобы девушка могла встать.
– Не пейте горячего пару часов, – посоветовала она.
Алан снял маску, очки, перчатки и задумчиво посмотрел на Маэ, словно спрашивая себя, не прописать ли ей перед следующим визитом успокаивающее средство. Но он только сказал:
– Слепок я отправлю протезисту. Через десять дней придете примерять коронку.
Его белокуро-пепельные волосы, светло-серые глаза и атлетическая фигура, должно быть, покоряли женщин с первого взгляда. Но Маэ не любила пресыщенных мужчин. Ее раздражала его дежурная улыбка и подчеркнуто-спокойные интонации, из-за которых она чувствовала себя идиоткой. Накидывая дождевик, она что-то вежливо пробормотала и торопливо направилась к двери.
После ее ухода Алан вздохнул.
– Она немного истерична, вам не кажется?
– Она просто испугалась, – возразила Кристина. – Вы же знаете, что пациенты приходят в ужас, когда садятся в это кресло.
Они оба засмеялись, и Алан заметил:
– Имидж нашей профессии выиграл бы, если бы мы больше общались с пациентами. Уже довольно давно лечение зубов стало безболезненным. Раньше и теперь – разница огромная… Я полагаю, мадемуазель Ландрие была на сегодня последней?
– Совершенно верно. Вы можете уходить, я закрою кабинет.
– Не знаю, что бы я без вас делал, – ответил Алан.
Он повторял это каждый вечер, но не по привычке, а потому что так и думал. Мысль о том, чтобы найти другую ассистентку и заново учить ее, приводила его в ужас. Кристина знала его метод работы, его требования и причуды, она предвосхищала его действия и чувствовала, когда нужно остаться и помочь, а когда, наоборот, – оставить его одного и идти заниматься своими делами. Она восхищалась им как врачом-практиком, уважала как босса и с удовольствием делилась с ним своими размышлениями. У нее было прекрасное чувство юмора, и она никогда не допускала ни малейшей двусмысленности в их отношениях. И все-таки он подозревал, что она испытывает к нему что-то вроде материнского инстинкта, который ей не удалось реализовать.
– Доктор…
Снимая халат, он обернулся к ней.
– Сегодня третье октября.
– Да, и что?
