– Вставай, вставай, Алексей, повернись к друзьям моим, к войску моему, которое не я избрал, которое Господь избрал!
Царь положил руку на плечо вельможи и развернул его лицом к немногочисленным боярам вокруг. Вельможа стоял, плотно сомкнув губы и обводя окруживших их с царём мрачным взглядом человека, готового устроить неприятности любому, кто подойдёт слишком близко. Все молчали и следили за царём. Губы придворных чуть-чуть поднимались, чтобы успеть повторить хохот царя, как только экзекуция будет закончена, и вельможе велят ступать восвояси, либо же кликнет царь охрану и опального приближённого отправят в ссылку или тюрьму.
Скользнув пальцами по спине Алексея, царь снова сел, вцепившись одной рукой в подлокотник кресла, другою – в посох. При этом забава, в чём бы она ни заключалась, только начиналась.
– Знаю, что ты мне предан. Что жизнь готов положить за мои интересы. Разве давал мне Алексей повод сомневаться, скажите мне? Вот если будет спор между человеком, что под его началом, и опричником, разве отдаст Алексей предпочтению тому, кого сочтёт своим? Не стесняйся, Алёше, повернись ко мне и ответь.
Вельможа развернулся и снова отвесил земной поклон царю (повернувшись при этом к остальным задом, отметил Киря).
– Тому отдам предпочтение, Великий Государь, на чьей стороне справедливость будет, да кто не нарушал воли царской, так как в справедливости и воле царской – Божья благодать и Божье благоволение.
– Божья благодать да Божье благоволение…
Взгляд царя не отрывался от дверей, которые в этот момент распахнулись, и вошёл молодой мужчина в чёрном, а за ним следовал Армяк. Царя это явно обрадовало, он выпрямился в кресле, голос его стал более крепким, и жестокая забава продолжилась.
– Хороший у тебя род, Алексей! Вот и сын твой вечно предан мне был. Подойди и ты сюда, Фёдор. Гриша, подведи-ка к нам Фёдора. Скажи, предан ли отец воле и интересам государства?
Содействия Армяка, названного Гришей, не потребовалось, мужчина подошёл сам и отвесил низкий, хоть и не земной поклон. В нём была то же, что и в Армяке, отсутствие подобострастности. Движения, гордая посадка головы, он вёл себя как принц, случайно попавший в плен к варварскому правителю, вынужденный отдавать почести более сильному воину.
– Никогда не замечал, чтобы готов был предать тебя мой родитель, Великий Государь. Ни делом, ни словом никогда он воли царя не перечил и меня тому учил.
Уже двумя руками царь вцепился в посох и не отрывал взгляда от новоприбывшего.
– А ты, Фёдор, предан царю? Готов бы был жизнь за меня положить?
Фёдор смотрел на царя совершенно спокойно, словно уже привыкший к подобным развлечениям, которым его подвергали.
– Ни мига бы не поколебался.
Только сейчас Киря опознал в этом мужчине того молодого парня, который заливался хохотом при свете факела. И это узнавание как-то изменило восприятие. Спокойствие Фёдора уже не казалось взвешенным и гордым, оно было проявлением безумия, которое проявилось наводящей жуть сдержанностью.
– А душу, душу отдал бы за царя? Коли мне ад бы грозил, взошёл бы сам в пламя вечное, чтобы меня оттуда вытащить?
Фёдор пожал одним плечом и продолжал молчать, легко улыбаясь. Так продолжалось почти минуту. Наконец, подняв одну бровь, словно сам себе удивляясь, Фёдор заговорил.
– А на что мне душа, да её спасение, коли не могу отдать её за человека, без которого и страна наша сгниёт аки забытый на поле колос, без которого вера в сердцах зачахнет? Коли велит Великий Государь, так и в аду побуду, а, может статься, и диавола оттуда выволоку нам на потеху.
