Обитель 1 - страница 32

– Электричество? – прошептал Глеб с удивлением.

Внутри дом, как и снаружи, выглядел: старым, забытым, ветхим. Под светильником стоял обеденный стол, накрытый на четверых. На тарелках находилась сгнившая еда, в которой едва ли можно было распознать еду. Даже мух этот потемневший и гниющий пир не привлекал. У стены стоял буфет с посудой, у другой – два кресла и миска для собаки, а на стене висела большая картина с пейзажем. И было две светлых двери. Одна напротив окна, а вторая – слева.

Глеб прислушался и забрался внутрь дома. Кроме смердящей, но будто остановившей гниение и разложение еды ничего пугающего в столовой не было. А паутина и пауки казались обыденными.

Глеб прошёл к двери слева, прислушался и повернул округлую многогранную ручку из стекла. Дверь со скрипом открылась, и он заглянул в помещение.

В отличии от столовой, здесь у мух был пир, и их жужжание соревновалось с кряхтением старого холодильника. Неяркий свет такого же светильника, как и в столовой показывал: грязь, пыль, странные высохшие следы на плиточном полу; ободранные обои, хлипкую старую линию тумб и кухонные шкафчики. На настенной полочке теснились банки с истёршимися надписями, но все они были на английском языке: «Sugar», «Flour», «Cinnamon», «Salt»5; у других баночек не было надписей или они стёрлись. Слева находилось закрытое окно с вялыми шторами; справа – дверь. На тумбах и плите, в мисках и кастрюлях лежали: кишки, желудки, и иные внутренности разных размеров. На горе грязной потемневшей посуды в раковине валялось копыто. В центре располагался небольшой круглый стол с некогда белой скатертью – она лежала криво, а один угол свисал ниже остальных. На столе стояли стеклянные банки: в одной были зубы и клыки, в другой – когти. А в миске для салата находилось коричнево-красное месиво чего-то, что было уже не разобрать.

Со кривлённым лицом, полным ужасом и отвращением, Глеб закрыл дверь. И выдыхая смрад, он направился к другой.

– Пожалуйста, – прошептал он и положил руку на округлую ручку. – Пожалуйста.

Он повернул ручку, но дверь оказалась заперта. Выдыхая, он свесил голову; собрался и вернулся к первой двери.

– Ладно, – прошептал он. – Просто пройди быстро и старайся не смотреть.

Повернув ручку, он задержал дыхание и вошёл в кухню. Не глядя на гниющие внутренности, он по косой прошёл к единственной двери и молился, чтобы она была не заперта. Он взялся за ручку и намеревался её повернуть, как вдруг – по ту сторону послышался скрежет по дереву. Глеба парализовало страхом, а задержанный воздух вышел. Клацающие, иногда царапающие шаги по дощатому полу приближались, а волоски на руках Глеба вставали дыбом.

Часто дыша и впадая в панику, Глеб попятился – наткнулся поясницей на столик и банки звякнули друг об друга. Чья-то рука легла на ручку по ту сторону двери, и та скрипнула. Глеб понял, что добежать до столовой он не успеет и, не разворачиваясь, присел – залез под стол и не сводил взгляда с двери, которую ему было видно наполовину.

Дверь со скрипом открывалась. А Глеб, скрывшись в тени и подтянув к себе ноги, замер и зажал рот рукой.

Дверь открылась. Глаза Глеба расширились, а рука теснее сжала рот. Он видел неестественно длинные худые ноги и торс тела в чёрных брюках длиной до середины голени. Бледная кожа ног сменялась на тёмно-коричневый и вместо стоп были четырёхпалые птичьи лапы: три пальца спереди, один сзади; и у них были длинные скрюченные когти. Длинные худые руки с бледной кожей опускались вдоль тела и были видны тонкие длинные пальцы с чёрными ногтями.