…Это безликое безумие разбавлялось другим – отзывами и рецензиями. С ними Виктор был более внимателен: прочитывал до конца и вспоминал, что кое-какие уже читал раньше. Например, то, в котором ему (за что – неизвестно) выносила смертный приговор «Победоносная Армия Кавказских Кинжалов». Или то, в котором признавалось (пунктуация хромала) его духовное родство с Платоном, Бодлером, Буниным и Эдгаром Берроузом – сразу со всеми. Или… «мышь», накрытая ладонью Виктора, дернулась и замерла.
«…Ваши произведения незаурядны, – прочёл Тренке. – В них постоянно присутствует отталкивающая составляющая, но только это свойство и преобразуется в источник соблазна…»
Подобные похвальные слова – а это была похвала – летели к Виктору постоянно, отовсюду, и не было причины изымать из потока славословий эту одну хвалебную песнь, начисто лишённую оригинальности. Дело было не в содержании письма, дело было в подписи. Послание составил не какой-нибудь там Дист Бак Терриоз, оно оказалось подписано Матёрым Шехерезадом. Если разобраться, то и в этом факте ничего удивительного не усматривалось, но два обстоятельства настораживали. Во-первых, Виктор получил и (непонятно, почему) прочитал сообщение задолго до того, как вирус начал ему докучать. Во-вторых, необычно громкое, несуразное имя совершенно истёрлось из памяти Виктора.
Впрочем, не было большой беды и здесь. Ну, прочёл писака что-то из его сочинений; ну, выразил жалкий восторг. Ну, вздумал, наконец, впоследствии намозолить глаза, греясь надеждой, что заметят и запомнят надолго – Бобчинский. А что забыл – так мало ли что ещё забылось, Тренке вовсе не обязан держать в голове сведения о сумасшедших со всех концов света. Только оставался нюанс, третий момент: память Виктора вдруг приоткрыла сокровищницу, и всплыл Лос-Анжелес, а следом – электронные часы с кукушкой.
Вот это событие заставило почесать в затылке. Виктор хмыкнул и покачал головой: подозрительное совпадение!
Очень давно, на заре своей писательской деятельности, юный Тренке создал полудетективный рассказ, действие которого происходило в Лос-Анжелесе. С выбором места всё понятно: большинство приличных детективов шло с Запада, из США; молодому дарованию, делающему первые нетвёрдые шаги, простительно мелкое подражательство – настолько смешное теперь, что становилось не забавно, а неловко. Уже гораздо позднее, когда появилась сеть, он попросту слил туда всё, что написал за полтора десятка лет, после чего старался не вспоминать о былом убожестве. А вот кукушка¦рассказ про кукушку был закончен сравнительно недавно. Полумистическое-полуабсурдное озорство, пачкотня – история электронных часов, куда вмонтировали механическую птицу. Кукушка ни с того, ни с сего взялась вдруг нести яйца… в них завязалось неизвестное и недоброе… владелец часов не знал, как поступить… и т. д., и т. п. Да! Два совпадения, как известно, суть нечто большее, чем простая случайность.
Тем временем соскучившийся Шехерезад начал новое наступление. На сей раз Виктор усмотрел в его лице черты борца из цирка начала ХХ века. «Своевременно», – пробормотал Виктор и стал сосредоточенно вчитываться в осточертевшую галиматью. Минеральность… не облака, а мозг… перипетии в поле сексуальности… ¦апельсинные деревья… «У меня были апельсиновые», – автоматически поправил Шехерезада Виктор и тем признался во всём. Он покрылся испариной. Просматривать компьютерный архив не имело смысла – вирус и шагу ступить не давал. Придётся рыться в папках и коробках, проверять печатные экземпляры.
