Обманы восприятия - страница 37

«Фамилия отправителя Воецкий. Письма адресованы некой Ягужинской Л… черт, да это же наш адрес… нет, дом другой, да и квартира номер шесть», – прочитал Виктор. Он вспомнил, что рядом с их многоэтажным домом, престижным по тем временам, стояло облупленное низкое строение. И летом, когда тополиный пух щекотал нос и не был слышан скрежет больного дуба, Максим и Витя штурмом брали его горбатую ржавую крышу. Залезали они на крышу с улицы по пожарной металлической лестнице, а так как первая ее ступенька была высоко, то они подставляли ящики, стыренные из Зойкиного ларька. Но однажды кто-то срезал лестницу. Мальчики приняли решение завоевать крышу через чердак, и им пришлось зайти в подъезд. В нос ударил тошнотворный запах выгребной ямы. Зажав носы, они взбежали на второй этаж и уперлись в открытую настежь дверь. Дом готовили к сносу, и жильцов почти всех расселили. Хотя все остальные двери плотно закрыты, а некоторыми суеверными гражданами, уже расселенными, даже забиты досками. В квартире под номером шесть давно никто не обитал. Мебель вывезли. Но Виктору показалось тогда, что там приятно пахло кофе и масляными красками. Он обнаружил турку, в углу стоял мольберт. Да и стены не пустовали. Грустно висела кривая полка и четко по центру – перевернутый деревянный крест. Витя поправил крест и тот же вмиг почувствовал, что кто-то родной, очень близкий ему человек вот так же ходил, слушая скрип половиц, а потом останавливался и долго смотрел в окно. «Находясь в брошенной квартире я, любопытный мальчишка, выглянув на улицу, сделал одно очень важное открытие. Что же я мог увидеть тогда? – напрягся Виктор, реставрируя события двадцатилетней давности. – Я поднял с пола небольшой запыленный холст, а там – девочки, совсем малышки, усыпанные цветами. Одна уставилась на меня темно-синими глазищами, две другие трогательно спали. Рисунок выполнен акварелью. Наверное, это был набросок для большой картины: чувствовалась рука талантливого художника. И вот теперь я держу в руках письмо того самого художника из квартиры номер шесть. Таинственный Стас Воецкий пишет некой Лю-сечке то из какого-то захолустья, а то из Ленинграда и даже из Парижа, и в каждом его письме, карандашом, женский профиль. А вот и она, Люсечка, с тоской и болью описывает свои чувства. “Милый мой, я жду тебя. Смотрю на нашу аллейку, и все кажется, что за деревьями мелькает твой силуэт, но ты далеко…”»

Среди старых писем, которые, как и положено, в пожелтевших конвертах с марками, с адресом, были совершенно новенькие лощеные листы. Они не вложены в конверты, а лишь аккуратно сложены пополам. Он развернул один такой и с омерзением, что пришлось прикоснуться к чужой интимной жизни с описанием откровенных сцен близости, отбросил его, вытер руки о свою куртку и нащупал пистолет. Испугался своих побуждений, вялыми руками стянул куртку и кинул ее вместе с пистолетом в груду хлама. Остыл и от любопытства схватил еще один лощеный лист. «Смерть наших девочек на их совести. Они убийцы, они все знали, все видели, но не остановили меня», – прочитал Виктор.

Перед ним расстилался ковер ненужных тайн. «Ворон не сохранил перстень Ягужинских, и теперь Наталья явится и накажет меня», – было написано на лощеном нелинованном листке. Виктор заметил, что на этих шелковистых дорогих листах был оттиск башкирской символики – цветок курая. Вдруг с грохотом рухнула еще одна коробка, и показалась старинная, на толстом картоне фотография. Незнамов присел на корточки, рассмотрел снимок и гробовым голосом в ужасе прохрипел: