Обманы восприятия - страница 40

Взрослая жизнь Максима, начавшись, вмиг закончилась. Мама с огромной кастрюлей голубцов тут же оккупировала кухню. Только ночь спасала от забот родительницы: ночью его никто не кормил. Нина Павловна была крайне недовольна, что ее чистенькую, уютную комнату с книгами об истории искусства захватил внук-оболтус. «Больные суставы ног подвели», – жаловалась она своей закадычной подруге, такой же просвещенной, как и она сама. Совсем не интересующемуся культурой внуку было категорически запрещено называть ее бабушкой, бабулей, бабуленцией. Но прародительнице все же удалось напичкать отпрыска знаниями – бесконечные хождениями по лекциям, экскурсиям, выставкам, музеям дали свои плоды.

– Нинель, позволь мне на хоккей! – умолял Максим, двенадцатилетний парнишка.

– Хорошо, можешь идти уродовать себя бессмысленным занятием, иначе депривация вызовет агрессию.

Нина Павловна специально ввернула психологический термин, означающий, что лишение возможности удовлетворять свои потребности приводит к неадекватным последствиям, а она подростковых выходок боится и только поэтому отпускает его на хоккей. Ей приходилось использовать разные уловки, когда его, долговязого мальчишку, оставляли на ее попечение.

– Только имей в виду! Приедет мать с командировки, я ей расскажу, что ты курил, – бесстрастно резюмировала она.

Нина Павловна была женщина строгой, умной и знала, как общаться с молодежью. Высокая и статная, с хорошо выкрашенными в темный цвет волосами, с неизменной косметикой на отцветшем лице, она стойко держала оборону. Ее хитрую ухмылку Максим изучил и уяснил, когда с ней можно было вступать в дебаты, а когда спорить было бесполезно.

– Лады, считай, что уломала. Куда сегодня потащишь?

– Выставка художников восемнадцатого века, прерафаэлиты.

– Кто? Что за мутный бред! – заныл внук.

– И вовсе не бред и не муть! Поедем в музей Нестерова, в старую Уфу, ко мне на работу. Посмотришь, как культурные люди живут, – сказала она важно.

– Ну и жила бы там, в своем музее, – перечил внук.

– Я хотела переехать в центр, но твоя мама отговорила.

Нина Павловна по приглашению немецких коллег месяц тому назад летала в Дрезден, в музей «Зеленые своды». Вернулась она в Уфу ночью, и Максим в дреме слышал странный разговор. «Несчастный Михаил, столько горя свалилось на его голову. Да и та девчушка ни за что пострадала, бедняжке дали условный срок за кражу стекляшки. Бриллиант-то у немцев в музее, а не в клюве чучела», – приглушив голос, говорила бабушка. «Нина Павловна, вы правы. Ох, как вы правы! – соглашалась его мама. – Жаль, конечно, Мишку, но он мог бы проявить характер. Если бы он вовремя забил тревогу, то Витя бы сейчас не был в детском доме». Нина Павловна, еще раз сокрушенно охнув, начала хвалить немецкий порядок и их надежную систему сигнализаций. Потом принялась описывать изумительный, редкой красоты зеленый бриллиант. Максима поразил рассказ про бриллиант, и на утро он не поленился и отыскал в энциклопедии все об этом чудном камне, над огранкой и цветом которого миллионы лет трудилась природа. В дальнейшем он так увлекся темой минералов, что записался в кружок юных геологов и лет до пятнадцати мечтал раздобыть еще какой-нибудь редкий алмаз и отрыть новые месторождения урана.

Теперь же Нина Павловна сидела в мягком кресле, листала журнал и возмущалась:

– Ты же в этой Черниковке деградируешь.