– Послушайте, уважаемый, – перебил меня этот невежа, – я не знаю ни Эззат оль-Мамалека, ни Залил оль-Мамалека[12]! У нас всего тридцать коек для наркоманов. Из этих тридцати десять всегда в резерве, то есть если бы они и были свободны, то все равно без распоряжения сверху мы права не имеем их занять. Остается двадцать коек, на которые огромная очередь – на полгода вперед. Вы тоже можете записаться в эту очередь, через полгода посмотрим, что будет.
– Как это так! – возмутился я. – Что же прикажете делать моему приятелю-наркоману?
– А что он делал до сих пор? – очень спокойно поинтересовался доктор.
– Курил героин!
– Ну пусть и курит, ничего с ним не случится!
Я вконец рассвирепел:
– Господин доктор, как же в таком случае быть с постановлением о борьбе с развратом и наркоманией?! Если этого несчастного застукают при покупке или курении героина, его же засадят в тюрьму!
– Это уж нас не касается, – пожал плечами директор. – Надо так покупать и так курить, чтобы не попадаться полиции!
– И это все, что вы мне можете сказать?
– Да, все!
Боже мой, что же делать? Как мне держать ответ перед этим беднягой, который с надеждой следует за мной? Назвать бы еще нескольких влиятельных лиц, выдав их за своих ближайших друзей, да что-то ни одной фамилии вспомнить не могу. Ведь вчера имя Эззат оль-Мамалека совершенно случайно пришло мне на ум. Везет-то не каждый день!
– Господин доктор! – начал я. – Вы ежемесячно выпускаете бюллетень в сто страниц о наркомании и ее плачевных последствиях, подробно описываете состояние подверженных ей людей, еженедельно по радио и телевидению проводите беседы о вреде этого пагубного пристрастия… Хоть часть тех денег, что вы тратите на беседы по радио и телевидению и на выпуск бюллетеней, отложили бы на строительство нескольких специализированных больниц, чтобы спасти этих несчастных. Разве с тридцатью койками, из которых десять всегда «в резерве», можно вылечить стольких наркоманов?!
Нимало не смутившись, доктор отрезал:
– Слишком много разглагольствуете, уважаемый! Все это нас с вами не касается! И коли на то пошло, у государства есть правительство, есть глава правительства, есть министры. Адресуйте эту речь им, а не мне. Если же хотите встать на очередь, то я уже вам сказал: идите запишитесь, через полгода посмотрим, может быть, и до вас дойдет очередь. Вся же эта болтовня гроша ломаного не стоит, и лучше не тратьте времени зря!
Я поднялся и, не глядя на опечаленное лицо Мортазы, пошел к двери, Мортаза поплелся вслед за мной. Когда мы переступили порог, директор окликнул:
– Поскольку вы показались мне порядочными людьми, могу обещать: если принесете записку от какого-нибудь влиятельного лица – из тех, с кем считаются, – мы сможем одну из десяти коек, о которых я упоминал, предоставить вам.
Легко сказать! Целая неделя прошла, пока я с неимоверным трудом, затратив массу времени на беготню и хлопоты, нашел одного из тех влиятельных людей, о которых говорил директор. Еле-еле выпросил у него нужную бумажку и поместил Мортазу в больницу.
На первых порах нам категорически запретили свидания, и правильно: врачи говорят, что первая неделя для больного – самая тяжелая. Лишенный наркотиков, он проводит мучительные дни, часы и минуты и, как только увидит посетителей, начинает рыдать, умоляя дать ему хоть капельку этого зелья для облегчения страданий. А посетители, обычно родственники или друзья, безрассудно жалеют больного и, придя к нему в следующий раз, приносят с собой немного героина. В результате весь труд лечащих врачей и обслуживающего персонала идет насмарку.
