Картина была как живая: казалось, что дерево шелестит листвой, а змей, сделав своё дело, быстро скользит по ветвям, прячась в густой кроне. Юноша, полный сил и энергии. Его желание, побеждающее нерешительность, передано так точно, что казалось – ещё секунда, и он возьмёт яблоко, протягиваемое девушкой. Глаза юноши, несмотря на сомнение, сияют отвагой. Девушка изображена изумительно. Волосы и стройный стан делали ею воздушной, как мечта, а молодая упругая грудь с маленькими розовыми сосками, ещё не тронутыми губами мужчины и ребёнка, – соблазнительной, как жизнь. Лицо её прекрасно – если не смотреть ей в глаза. Глаза! Они были мертвы и пусты, как у куклы! Художник ничего не мог поделать с её глазами!
Он в раздражении стёр их в очередной раз.
"Да что ж это такое! Всё что угодно в этих глазах: пустота, похоть, наивность, призыв, кокетство, смех, но все не то! Не то!" – он в отчаянии бросил кисть.
Зазвонил телефон.
– Слушаю, – взял трубку художник.
– Здравствуйте, Борис Петрович! – услышал он женский голос. – Вас беспокоит галерист Алла Станиславовна Берг. Вы помните, что через два месяца у нас запланирована выставка ваших работ? У нас договор на создание пяти картин, но вы пока представили только четыре. Картину «Начало конца» по библейскому мотиву об изгнании Адама и Евы из рая мы до сих пор не увидели. Когда можно будет приехать и взглянуть на картину?
– Да-да, Алла Станиславовна! Конечно, я помню, уже заканчиваю, ещё неделя-другая, и я приглашу вас её посмотреть, не беспокойтесь!
– Ну, хорошо. Жду вашего звонка! Творческих успехов. До свидания!
– Всего доброго, Алла Станиславовна!
Положив трубку, художник стал ходить по мастерской.
"Что же делать? Что делать? Я не могу закончить картину. Две недели", – бормоча, он сел за стол, стоящий прямо перед большим окном, и начал рисовать эскизы глаз. Набросок за наброском выходили из-под его карандаша, и один за другим летели на пол.
"Все не то! Не то!".
Снова зазвонил телефон.
– Да, – в раздражении сказал мужчина.
– Бориска, привет! Это я. Ты как? Давно не звонишь, – от этого женского голоса у художника потеплело на душе: взгляд его смягчился, черты лица стали спокойнее.
– Симка, привет! Прости, милая, замотался совсем. Ты ж понимаешь, договор поджимает. Надо сдавать последнюю картину, а у меня она что-то не идёт. Устал, что ли, никак закончить не могу. Не обижайся, пока весь в ней. Я тебе перезвоню тогда, ладно? Не обижаешься? Ты сама как? У тебя всё хорошо?
– Не беспокойся, у меня всё хорошо! Работай спокойно, – ответила Сима. – Я же знаю, ты у меня талантище! У тебя все получится! Только отдыхать не забывай и обедать! Обещаешь?
– Обещаю, – засмеялся художник.
– Ну, давай! Вдохновения тебе, жду звонка.
Проходя мимо зеркала, он бросил взгляд на своё отражение. Остановился и внимательно посмотрел на себя, как будто увидел в первый раз. Из зеркала на него смотрело лицо растерянного человека неопределённых лет. Этот человек был высок и худ, рубашка-балахон и узкие джинсы подчёркивали его худобу. Лихорадочный блеск глаз и бледность кожи придавали ему болезненный вид. Чёрные волосы, собранные резинкой в хвост, и худое небритое лицо довершали образ.
– М-да, ну и вид у меня, – поморщился художник.
Он пошёл в ванную и побрился. Затем накинул плащ и, бросив взгляд на картину, вышел из дома.
***
На улице царствовала осень. Она только-только взошла на престол, чуть тронув разноцветными красками листья деревьев. Запоздалые цветы ещё не отцвели на клумбах, но уже поникли, предчувствуя свой близкий конец. День клонился к закату. Художник шёл по оживлённому проспекту и заглядывал встречающимся людям в глаза, стараясь уловить их выражение, пытаясь поймать тот единственный взгляд, который ему так был нужен сейчас.
