Через неделю жар спал и рана Кева затянулась настолько, что он смог встать и пройти несколько шагов. Он должен был уйти отсюда, пока не случилось чего-то по-настоящему страшного, до того как он совершит такое, от чего Хатауэям уже никогда не оправиться. Поэтому Кев однажды утром проснулся пораньше и мучительно медленно натянул одежду, которая раньше принадлежала Лео.
Каждое движение причиняло боль, но Кев не обращал внимания ни на сильный гул в голове, ни на жгучую боль в спине. Он положил в карман нож и вилку, взяв приборы с подноса, на котором ему приносили еду, прихватил свечу и кусок мыла. В окне забрезжил рассвет. Вскоре проснутся домочадцы. Кев направился к двери. Голова у него закружилась, и он едва не упал. Тяжело дыша, он остановился, чтобы перевести дух.
В комнату негромко постучали, после чего дверь приоткрылась. Кев скривил рот, готовый зарычать на посетителя.
– Могу я войти? – тихо спросил девичий голос.
Проклятие умерло у него на устах.
«Это ты. Ты здесь». Наконец.
– Ты так долго был один, – сказала она, подойдя к нему. – Я подумала, что ты, возможно, хочешь, чтобы кто-нибудь составил тебе компанию. Меня зовут Уинифред.
Кев вдыхал ее запах, внимал звуку ее голоса, и сердце его бешено билось. Он осторожно, превозмогая боль, лег на спину.
Он никогда не думал, что девочка гаджо может сравниться красотой с цыганкой. Но эта девочка была похожа на ангела, спустившего с небес. Ее кожа была бледной, как лунное сияние, а волосы – цвета платины. Она лучилась теплом и нежностью. Она была чиста и невинна. Она была всем тем, кем он не являлся. Все его существо так остро откликнулось на ее присутствие, что он, не в силах противостоять искушению, дотронулся до нее.
Она едва слышно вскрикнула. Кев знал, что не имеет права прикасаться к ней. Он даже не знал, как это: быть нежным. Он сделает ей больно в любом случае, невольно. И тем не менее она расслабилась и спокойно посмотрела ему в глаза.
Почему она его не боялась? Сам он очень даже боялся за нее, потому что знал, на что способен.
Он даже не осознавал того, что уже крепко держит ее за руку и привлекает ближе к себе. Все, что он знал, – это то, что часть ее веса покоилась на нем, лежащем на кровати, и пальцы его впивались в податливую плоть ее предплечий.
– Отпусти, – тихо велела она ему.
Ему не хотелось ее отпускать. Никогда. Ему хотелось вечно держать ее в объятиях. Ему хотелось распустить ее косу и пропустить сквозь пальцы бледный шелк ее волос. Ему хотелось на руках отнести ее на край земли.
– Если я тебя отпущу, – ворчливо спросил он, – ты останешься?
Нежные губы ее сложились в улыбку. Ласковую, сладкую улыбку.
– Глупый мальчишка. Конечно, останусь. Я пришла, чтобы навестить тебя.
Медленно пальцы его разжались. Он думал, что она убежит, но она осталась.
– Лежи, – велела она ему. – Почему ты так рано оделся? – Глаза ее расширились. – О, ты не должен уходить. Ты еще не выздоровел.
Она могла бы не беспокоиться. Намерения Кева сбежать испарились в ту секунду, как он ее увидел. Он снова опустил голову на подушки и стал внимательно наблюдать за девочкой. Она села в кресло. На ней было розовое платье. Ворот и манжеты украшали маленькие оборки.
– Как тебя зовут? – спросила она.
Кев не любил разговаривать. Он терпеть не мог вести с кем-то беседы, он был готов сделать все, что угодно, лишь бы девочка оставалась с ним.
