– Покажи-ка мне письма, – сказал Лисберн.
* * *
Вечер вторника, 14 июля
Если бы Лисберн не погрузился с головой в малоинтересную корреспонденцию своего кузена, до него все дошло бы намного раньше. А может, и нет.
Несмотря на свои довольно частые появления в клубе «Уайтс», он по нескольку дней не заглядывал в книгу, в которой регистрировались пари. И о чем, собственно, беспокоиться? Большинство спорщиков были людьми глупыми, а их пари рождались от скуки. Например, как долго муха будет ползать по оконному стеклу, пока не подохнет, или не улетит.
Лисберну, по крайней мере в последнее время, скучать не приходилось. Конечно, наблюдать за тем, как женщины обхаживают Суонтона, было утомительно, и даже скрытая опасность этой ситуации не добавляла интереса. Но потом на сцене появилась мисс Нуаро, и Лондон стал более привлекательным местом.
Так как Леони и скука были несовместны, Саймон совсем не удивился, когда узнал, что она оказалась в центре последних сплетен.
Вместе со Суонтоном они появились на приеме у графини Джерси, где дамы, как обычно, создали ажиотаж вокруг поэта. Пока юные леди пытались обратить на себя внимание Суонтона, Лисберн переместился в карточный салон. На входе его задержала леди Альда Моррис для того, чтобы, прикрывшись веером, шепнуть ему кое-что на ухо.
* * *
«Модный дом Нуаро», пятница, 15 июля
Леди Глэдис стояла перед трюмо с легким румянцем на щеках.
Четыре женщины – Леони, Марселина, леди Клара и Джеффрис – ждали ее реакции.
Сегодня впервые леди Глэдис надела корсет, который Леони сшила специально для нее.
В отличие от корсета, который ей спешно подогнали по фигуре взамен того чудовищного, который она привезла из дома, этот воплотил в себе все, что мисс Нуаро знала о математике, физиологии и физике. До этого момента ей не было позволено оценить свои собственные успехи, потому что леди Глэдис отказалась выйти к ним в одном корсете. Она заявила, что не собирается скакать в одном белье перед зрителями, которые будут смотреть на нее.
Но это было еще до того, как она увидела свое золотистое вечернее платье.
Когда его показали ей в первый раз, леди Глэдис состроила гримасу и объявила, что в этом платье вид у нее будет, словно она страдает печеночной болезнью. По ее меркам, это еще был слабый протест. Но минуту спустя леди Глэдис сказала, что так и быть, примерит его. Потом потребовала, чтобы Джеффрис – модистка, якобы отвратительно говорящая по-французски, – проводила ее за ширму, переодеться.
Остальным пришлось смириться с капризом. Но эта барышня явно посвятила свою юную жизнь тому, чтобы вызывать у окружающих жгучее желание придушить ее.
– Хорошо, – сказала она, наконец.
Всего одно слово, но Леони уловила в нем легкий намек на удовольствие. У леди Глэдис был замечательный голос, такой же выразительный, как у оперной певицы.
– Представить не могла, что надену подобный цвет, – призналась она.
– Все стало очевидным, – сказала леди Клара. – Думаю, мы можем выпить немного за то, что ты сегодня решилась примерить нечто новое.
– Это не так. Я не хотела поднимать шум из-за примерки корсета. Мне просто не хотелось разгуливать в одном белье, когда на меня смотрят.
Она разгладила платье спереди, хотя Джеффрис, естественно, каждый стежок пристроила на свое место.
– Корсет очень удобный, – заметила леди Глэдис. – Не знаю, как вам это удалось… – Она покрутилась из стороны в сторону, разглядывая себя в трюмо. – Но вы это сделали.
