Вместо радости он почувствовал реальный страх, но в этот раз ему было далеко не все равно, что с ним сделают, и он понимал, что этот не тот страх, которому нужно тупо просто идти вопреки. Это чувство самосохранения, и на этот раз у него есть на это основания. Теперь у него есть смысл, ради чего стоит остаться в живых. Если у него нет чипа, то он больше не агент. А значит, у него есть реальная надежда начать новую жизнь. Это означает, что он может надеяться, что у него что-то получиться с Сюзи.
У Канни голова пошла кругом, и он, осознавая, что ему все еще нужно сохранять предельную осторожность, отдал себе приказ: «Волк!» и, обратившись, в первую очередь утолил свою жажду, набрав в пасть желанный холодный снег, после чего бросился бежать прочь от города быстро, как он только мог.
«Мне нужно поесть, и удалиться отсюда подальше», – думал он, сканируя на ходу местность в поисках какой-нибудь добычи.
Прямо по курсу было то самое поле, на котором в него стреляли из вертолета. Оборотень решил не рисковать и обогнуть его слева. Пробежав несколько сот метров, он почуял впереди небольшую косулю с двумя молодыми оленятами. Чтобы насытиться, ему достаточно было бы и одного только олененка, но, когда он об этом подумал, то ощутил довольно сильное желание убить их обоих вместе с мамашей, и заметил для себя, что раньше ему не хотелось убивать больше, чем было нужно на самом деле. В этот раз ему явно захотелось просто так убить их всех.
«Странное желание, ну, да ладно. Разберемся с этим после», – подумал он, и пошел по ветру так, чтобы животные как можно позже почувствовали его приближение.
* * *
Раздался звонок, после чего в двери негромко постучали.
– Войдите, – крикнула Людмила, которая в этот момент находилась на кухне и, смотря телевизионные новости, чистила картошку для супа.
Дверь скрипнула, и внутрь кто-то вошел.
– Кто там? – спросила Строгина, пытаясь угадать по звуку, кто бы это мог быть.
– Мне бы Людмилу Сергеевну, – прозвучал незнакомый мужской голос в ответ.
Взглянув на себя мельком в зеркало, висящее перед выходом из кухни, она вышла в прихожую. У дверей стоял какой-то мужчина лет сорока пяти в полицейской форме и приветливо улыбался.
– Я Людмила Сергеевна. Вам что-то нужно?
– Здравствуйте. Я ваш участковый, – представился полицейский.
Смерив его взглядом, Строгина, поджав губы, сдержанно спросила:
– Чем обязана?
– По долгу службы мне нужно задать вам несколько вопросов, – ответил участковый.
– И-и…, по какому поводу?
Ей явно не хотелось с ним разговаривать, и по ее тону это было очевидно.
– Э-э, …Людмила Сергеевна, я бы не стал вас беспокоить, если бы меня не обязывало положение, – он немного замялся, и огляделся по сторонам, – куда я могу присесть?
Еще раз смерив его взглядом, Строгина сложила руки на груди и холодно ответила:
– Если соизволите разуться, то можно на кухню. А если нет, то во-он стульчик. Можете с него убрать мои вещи и присесть.
Он покряхтел, посмотрел на стульчик, потоптался немного и сказал:
– Хм, вещи ваши лучше убирайте сами, поэтому, я, пожалуй, разуюсь.
Он явно не чувствовал себя уверенно.
Сняв свои черный начищенные до блеска туфли, участковый кашлянул, и прошел на кухню, держа свой кожаный коричневый портфель, как некую реликвию.
Присев на стул напротив того места, где она чистила картошку, полицейский достал шариковую ручку, бумагу с удобной папочкой, на которой можно было бы писать, надел очки и, подняв глаза на Людмилу, которая все еще стояла в дверях и смотрела на него с явным недоверием, сказал:
