Сирена мещанства поёт свои песни…
Трубадур изящной жизни вышел из леса, где скрывался, как когда-то скрывались зелёные от белых и красных – в ожидании времени, когда они смогут устроить свою красивую жизнь.
Он живёт среди потомков Якова, Колмогорова, наследников Юрьева, Мельникова, Мелашкина, и они видят его.
Видят, но замечают ли мутное пятно оборотня?
А должны бы заметить. Должны бы, заметив, указать.
Вот каким увидел его Победитель, сын Крепости Духа (Габриэля), и мы словно слышим голос панночки11: «Слышу, что она здесь. Мне тяжело, мне душно от ней… Отыщи её, парубок!».
Из письма Победителя, сына Габриэля
«Москва, 2 сентября 1966 года.
Был я у П. Опишу всё подробно.
Созвонился с ним, приехал, по его приглашению, к нему на дачу. Остановился у калитки, ведущей в аккуратненький сад. Прямо напротив – веранда, где сидели невысокий седой человек и две узеньких низеньких старушки. Ели. П., заметив меня, встал, пошёл встречать. Открыл калитку, поздоровался – и сразу же повёл наверх, в рабочую комнату. Комната – чистая, картинная. Большое окно. Напротив – камин с остатками пепла. Стол невдалеке от окна, заложенный листами, рукописями и книгами. Несколько низких креслиц, книжный шкаф, с «работами», книгами. В углу, на стене – голова лося, ружьё. По стенам – картины и эстампы.
Он, оказывается, думал, что ты – Яков Васильевич, а не сын его. Того он знал лично, описал его внешность (мне она знакома по фото), и всё говорил, каким деятельным человеком был Я.В.
…Расспрашивал меня о тебе, хотя, по-моему, рассчитывать на его помощь не стоит. Прочёл письмо и начал говорить. Долго и довольно самовлюблённо. О том, как он занят, о том, сколько ему приходит писем, о том, сколько людей предлагают ему материалы, о том, что он не гонится за скрупулёзностью, о праве художника переделывать факты во имя высоких замыслов. Заодно о том, сколько его издают и каким признанием он пользуется. Он, очевидно, опасался того, что ты жаждешь печататься, жаждешь упоминания в его книгах. Я убедил его, что это не так.
Он интересный человек и отнёсся ко мне (и к тебе) с большим вниманием…
…Взял твою машинопись «Три поколения», обещал тщательно, с карандашом прочесть, надеясь не только дать отзыв, но и почерпнуть что-то из прочитанного (я ему сказал, что второе-то и важно). В общем, в конце октября он вернётся в Москву, и я с ним снова встречусь. Возможно, что он напишет тебе…».
Вспомним роман Николая Вирты «Одиночество»12.
Конечно, в литературном произведении всё отобрано, оформлено в чёткие образы, разложено по полочкам, но обобщено. Поэтому в жизни можно встретить людей типа Пастухова13, но реально всё это сложней, запутанней, незаметней и уж, конечно, не рассчитано на восприятие читателя-очевидца, современника, соратника.
Упрекнуть Пастухова в лояльности к монархии нельзя. Он последовательно искал действенные формы борьбы с самодержавием, дворянством, чиновниками. Находился в рядах народовольцев и анархистов, пока не остановился на программе социал-революционеров с их боевым девизом: «В борьбе обретёшь ты право своё!», допускающим любые формы борьбы. Он жаждал быть героем, возвысившимся над толпой. И он шёл на самые отчаянные дела. Не один деспот уездного и волостного масштаба пал от его руки. Петухов пережил и опасности, и напряжённость конспирации, и тюремные тяготы, и этапы, и ссылку.
