Эмма стоит с ним на улице, принимает товар. Она суетливо сверяет содержимое больших коробок с тем, что написано в стопке листов, которую она держит в руке.
Увидев меня, она заливается краской. Метнув в сторону мужчины осторожный взгляд, Эмма направляется ко мне, берёт меня за локоть и отводит от места разгрузки на несколько метров.
Я взбудоражена и возмущена. Еле сдерживая обиженные слёзы, спрашиваю напрямую:
- Почему я уволена, Эмма? Почему именно меня? Что я сделала не так, в чём накосячила? Я всегда старалась, вкалывала без оговорок. Никогда не отказывалась от переработок. Выручала тебя при необходимости. Работала ночами, иногда все семь дней в неделю. Ни с кем не конфликтовала. Была вежлива с посетителями. Терпела их пьяные выходки. Не показывала брезгливости, когда приходилось убирать всякие испражнения. И вдруг ты сообщеаешь мне, что я уволена. Это так... Так...
По-свински, подло. Вот что мне хочется сказать. А ещё то, что из-за её мерзкого поступка, мне будет нечем оплатить следующий семестр в колледже. Так и хочется раскричаться на всю улицу...
Но Эмма смотрит так жалко, удручённо. Я вижу, что она подавлена и огорчена. Она расстроенно покусывает губы и дрожащими руками теребит фартук. Ей очень стыдно, без сомнения.
И мне, вопреки логике, становится её жалко.
Я сдуваюсь:
- Это несправедливо.
Эмма тяжело вздыхает и съеживается под моим пристальным взглядом, втягивает голову в плечи и всматривается в рекламный баннер с изображением строящегося коттеджного посёлка на окраине Сакраменто, будто увидела это в первый раз. Она старательно пытается подобрать слова, чтобы всё объяснить:
- Кора, девочка. Прости, я не хотела увольнять тебя. Ты отлично справлялась, у меня нет к тебе абсолютно никаких претензий, - она ещё раз оглядывается на грузчика и, понизив голос, продолжает, - но меня заставили, понимаешь. Позвонили с угрозами, кто-то из Капитолия. В ультимативной форме приказали освободить тебя от работы. Ты кому-то перешла дорогу, а? Вспомни, может, случайно нагрубила? Меня предупредили, что если я не послушаюсь, они не только прикроют бар, но и обрубят все возможности в этом городе, разгонят поставщиков, организуют негативный рейтинг в отрасли. Прости, сто раз прости. Мне вынужденно пришлось принять это решение.
Смотрю на Эмму с недоумением. Что это за странности? Ни с кем я не ругалась, вела себя тише некуда. Грубости и пошлости старалась пропускать мимо ушей. Мне очень, очень, очень была нужна эта работа, я держалась за своё место.
- Может, они что-то напутали, не меня имели в виду?
- К сожалению, тебя. Назвали полностью имя — Кора Фостер с тридцать пятой улицы. Сирота, - Эмма испуганно прикрывает рот ладонью, - Ой, прости, это было бестактно.
Я напряжённо сглатываю, но беру себя в руки.
- Да ладно, не стоит беспокоиться обо мне, это не самое ужасное, что я услышала сегодня, - язвительно и с горечью в голосе выпаливаю я.
Никак не могу принять то, что произошло, эту странную ситуацию. Что же мне делать дальше? И как я это объясню тёте теперь? Но что произошло, уже не изменить.
Разворачиваюсь, собираюсь уходить.
Эмма окликает меня:
- Постой, - я с надеждой замираю, - Минуту подожди. Я вынесу тебе расчёт.
Ах да, месяц уже подошёл к завершению. Останавливаюсь на обочине, слепо пялясь ей вслед.
Мужчина, который разгружал продукты, заканчивает свою работу. Закрывая двери фургона, он оборачивается на меня. Его взгляд, холодный, жёсткий, изучающий, пугает, от него меня бросает в дрожь. Мужчина растягивает губы в фальшивой ухмылке, многозначительно подмигивает, запрыгивает в кабину и уезжает. В горле образуется комок от страха.
