А оно вон как обернулось. Жива-здорова. Дети-внуки. И денег до хера. Приехала. Устроила тут цирк с конями. Ирка правильно тогда сказала.
Ну хоть жива.
А я… До сих пор не знаю, что испытываю. Злость. Обиду. Разочарование. Пока искал, верил во что-то, надеялся. А теперь…
Выглянув с балкона, оглядываюсь, чтобы ни на кого не попасть, и сплевываю на газон. Краем глаза мажу по машине, припаркованной напротив подъезда. Даже в предрассветной мгле различаю на тщательно вымытой тачке темно-коричневые пятна.
– Нет у тебя кофе, говоришь? – зверею от бешенства. Влетев обратно в квартиру, натягиваю куртку, сую ноги в ботинки и, схватив ключи, бегу вниз.
Кто не спит у нас ночами? Василиса Анатольевна! Известный факт. И сеток у нее нет на окнах. Сама призналась.
В душе все закипает от негодования. Я же тебя, девочка, от срока спас. А ты? Зачем мне мстишь?
– Ведро воды дайте, пожалуйста! – прошу у консьержки. Выйдя на улицу, делаю глубокий вздох. Иначе кинусь обратно. Разнесу дверь соседней квартиры и хорошенько встряхну Санину квартирантку.
Решила со мной в игрушечки поиграть? Так я тебе устрою срочный выезд по месту прописки.
– Вот, Борис Николаевич, – протягивает мне небольшое ведерко консьержка. – Хорошо бы камеры от подъезда поставить. Чтобы за машинкой следили.
– Поставим, Елена Марковна, все поставим.
Кого надо, выставим! Только доказательства мне нужны. Веские.
Приглядываюсь к пятнам. Странно, сука! Вроде с небольшого расстояния выливали. Пятна круглые, правильной формы, почти нет косых подтеков.
Задрав голову, смотрю на окна. Ну и кто тут у нас страха не ведает?
Анна Григорьевна отпадает. И снова остается одна Василиса.
В кармане пиликает сотовый. Восточный мотив.
Шахерезада-да-да!
Ясен пень, кому не спится в ночь глухую! Плюс еще разница во времени. Там в Персидском заливе плюс один час к нашему.
– Привет, – скупо роняю в трубку.
– Боренька, – тянет мама. – У тебя все в порядке? Сон мне плохой приснился…
«А где ты была, когда у меня лютый трындец был в жизни? Когда Ирку маленькую на себе по морозу в садик пер? А потом обратно? Где ты была, красивая? Шейху песни пела?» - подступает к горлу обида. Отец простил. Ирка. А я не могу.
– Да все нормально, мам, – выдыхаю тяжко. – Тут какой-то чудак мне машину заляпал. Вот мою с утра. Считай, зарядка! Как у тебя?
– Жарко. Давление поднимается. С Колей вчера до трех ночи разговаривали.
– Это хорошо, – замечаю, яростно оттирая грязные пятна. Не спрашиваю, до чего договорились. Папа от великой любви давным-давно простил свою Нину. У Ирки сердце мягкое. Один я, как баба Яга, против.
– Ты бы приехал, – робко замечает мама.
– Не могу. Прости. Работа, – отрезаю на автомате.
И во все глаза смотрю на Лену Ковригину выходящую из подъезда. Черные волосы собраны в аккуратный пучок. На ногах сапожки на каблуках. А на плечах объемная куртка оверсайз, похоронившая все достоинства хозяйки.
– Прости, мам, вторая линия, – прощаюсь быстро. И улыбаюсь Иркиной подружке. – Привет, привет! Ты какими судьбами здесь?
– Так я живу в квартире родителей, – улыбается мне моя новая пассия.
– А они?
– На даче теперь зимуют. Папа там такой дворец выстроил. Съездим как-нибудь?
– Обязательно, – киваю я, и тут до меня доходит. – Тебя подвезти, Ален?
– Мне на метро удобнее, – кивает она на нашу дворовую арку. – До вечера, Боречка!
– Я к десяти подъеду, – киваю я и тут краем глаза замечаю на третьем этаже какое-то шевеление. Поднимаю глаза. Василиса! Снимает белье с балконной веревки.
