ОбрАДно в СССР - страница 26

И во мне исчезли мои молнии. Я почувствовал большую усталость и тишину… но образ Кати продолжал носиться, торжествуя, над моею душой. Только он сам, этот образ, казался успокоенным: как полетевший лебедь от болотных трав, отделился он от окружавших его других неблаговидных фигур, и я, засыпая, в последний раз припал к нему с прощальным и доверчивым обожанием…

Моя «страсть» началась именно с утра нового дня. Я, помнится, почувствовал тогда нечто подобное тому, что должен почувствовать человек, поступивший на службу: я уже перестал быть просто парнем; я был влюбленный. Я уже сказал, что с того дня началась моя страсть; я бы мог ещё прибавить, что и страдания мои начались с того же самого дня. Я изнывал в отсутствие Кати: ничего мне на ум не шло, все из рук валилось, я по целым дням напряженно думал о ней… Я изнывал… но в ее присутствии мне не становилось легче. Я ревновал, я сознавал свои нелепые поступки, я глупо дулся и зачастую потворствовал всей этой глупости, и все-таки непреодолимая сила влекла меня к ней, и я всякий раз с невольной дрожью счастья переступал порог ее корпуса.

Катерина тотчас же догадалась, что я в нее влюбился, да я и не думал это скрывать; она потешалась над моей страстью, дурачила, баловала и мучила меня. Впрочем, не я один влюбился в нее: несколько парней из тусы, были от ней без ума и она их всех держала на привязи, у своих ног. Ее забавляло возбуждать в них – то надежды, то опасения, вертеть ими по своей прихоти, а они и не думали сопротивляться и охотно покорялись ей. Во всем ее существе, живучем и красивом, была какая-то особенно обаятельная смесь хитрости и беспечности, искусственности и простоты, тишины и резвости; над всем, что она делала, говорила, над каждым ее движением носилась тонкая, легкая прелесть, во всем сказывалась своеобразная, играющая сила. И лицо ее беспрестанно менялось, играло тоже: оно выражало, почти в одно и то же время, насмешливость, задумчивость и страстность. Разнообразнейшие чувства, легкие, быстрые, как тени облаков в солнечный ветреный день, перебегали то и дело по ее глазам и губам.

Каждый из ее поклонников был ей зачем-то нужен и она их всячески использовала, поэтому мне приходилось выдержать идиотскую конкуренцию, на что в прошлом и будущем я не согласился бы никогда – Играть на чужом поле.

Хуже всего я понимал отношения, существовавшие между Катей и Вадимом. Что-то сомнительное и фальшивое чудилось в нем даже мне, четырнадцатилетнему парню, и я дивился тому, что КАТЯ этого не замечает. А может быть, она и замечала эту фальшь и не гнушалась ею. Неправильное воспитание, странные знакомства и привычки, все, начиная с самой свободы, которую пользовалась молодая девушка, с сознания ее превосходства над окружавшими ее людьми, развило в ней какую-то полупрезрительную небрежность и невзыскательность.

Она постоянно играла со мной, как кошка с мышью. Она, то кокетничала со мной, и я волновался и таял, то она вдруг меня отталкивала, и я не смел, приблизиться к ней, не смел даже взглянуть на нее.

Как-то раз вечером, в пасмурный день мы сидели с Катей, как голубки на перилах веранды и гоняли разные телеги. Я люблю поговорить на разные темы, но с Катей мне всегда было говорить очень трудно:

– Я не понимаю КЭТ, а что тебе за охота – гулять с жидком Вадиком?