Обратные вспышки - страница 2

Саша жил в самом низу района Росты. Чтобы прийти домой, нужно бесконечно спускаться. Мурманск построен на сопках и кому-то выпало жить на вершине, а кому-то – нет. Рядом растянулся темный залив, а у каменистого прибрежья громоздился судоремонтный порт.

Домой не хотелось, поэтому Саша остался на вершине среди разбросанных монолитных девятиэтажек. Володя потащил его на крышу одной из таких. Саша смотрел свысока на городской пейзаж. На блеклые домики, которые укорачивались вместе с плавным спуском. Смотрел на разбитую дорогу, по которой, как игрушечные модельки, ездили машины. На стоящие вдали трубы, словно персты великана, закопанного в земле.

Тоска одолевает. Саша уже собрался уходить и не спеша спускаться с горки к себе в яму, как появился Даня с переполненными пакетами в руках. Высокий и худой с раскосыми глазами, черными патлами и длинными руками, как у обезьяны. Из пакетов торчали пластиковые горлышки бутылок, свернутый в трубочку лаваш и вермишель быстрого приготовления. Он поставил пакеты, из которых отразилась эмблема дешевого пива.

– А получше-то чего не взяли? – сказал Саша.

– Не пей, тебя никто не заставляет, – сказал Даня, – или купи сам.

Саша отвел глаза и ухмыльнулся.

Вслед за Даней выходили другие ребята так же с пакетами в руках. У всех выпивка. Раздали пластиковые стаканчики и разлили пенного. Саша не помнил разрыва между первым глотком и сплошным опьянением. Он помнил веселые выкрики что-то вроде тоста и беззвучное чоканье пластмассы. Помнил холодный и солоновато-горький вкус, от которого немного свело челюсть, и в следующее мгновение помнил, как еле удерживал тело на весу.

Основное веселье состояло из прыганья на месте, выкриков похабщины и пьяного смеха, от которого болела грудь. Были и те, кто сторонился шумихи. В укромных уголках крыши философствовали о нелегкой жизни. Саше не хотелось забивать голову дурными мыслями, поэтому он с умным видом уходил от задушевных разговоров обратно к пляскам. Что-то взбрело в голову, и он полез в рюкзак. Никто не обращал внимания, пока Саша не достал два баллончика с краской. Детская наивность возобладала над напыщенной взрослостью, Сашу окружили и засыпали вопросами: «Ты будешь рисовать? Можно мне попробовать? Давай вместе!» – и все прочее. А Саша надменно отвечал: «Да, нет, потом, может быть…»

Стаканы наполнились.

Саша достал незамысловатый рисунок из альбома и как бы прицелился. Он смотрел на стену, что-то вымеряя. Наконец встряхнул баллончик и принялся размалевывать зашарпанную бетонную перегородку, обрамляя кремовый цвет в густо фиолетовый. Все наблюдали. Внутри Саши искрилось самодовольство. Он вырисовывал свой псевдоним, прозвище, которым сам себя и наградил.

Саша не ведал, насколько опасно разрисовывать стены. Он и не догадывался, что через полгода за рисунок не в том месте ему разобьют нос, и кривая перегородка вместе с хроническим насморком останутся на всю жизнь. Краска на стене выцветет или ее закрасят, в конечном счете рисунок исчезнет, а сломанный нос – нет.

– Классно получилось! – сказал Митя, – я тебя познакомлю с пацанами, ты, наверно, слышал о них.

Он назвал несколько имен и, конечно, Саша слышал о них. Это известные ребята, которые много лет расписывали центр города. Началось и его восхождение на Олимп. Краска закончилась, и всё вернулось восвояси.

В стороне сидели двое парней на краю крыши, свесив ноги. Боли не почувствуешь, все накачаны алкоголем. А если выживешь и останешься калекой? Саша отмахнул мрачные мысли и подошел к краю. Он аккуратно заглянул вниз. Глаза забегали, голова немного закружилась. Казалось, земля так рядом и в то же время так далеко. Больно не будет. Нет ни будущего, ни прошлого, только это мгновение. Минута настоящего времени. Только она и будет.