Кемаль поднёс руку ко лбу и захохотал, следом за ним, сначала потихоньку, робко засмеялась и Ольга. Они смеялись громко, от души. Всё напряжение этого дня, падение с яхты, поиски Пипы, всё ушло, они хохотали, вытирая слезы. Собаки неподвижно, как два каменных изваяния сидели и наблюдали. Ах, если бы они умели говорить! Однако и без того их взгляды были весьма красноречивы. Бедная Пипа, пережившая за эти дни больше стрессов, чем за всю жизнь, боялась пошевелиться.
– Вы сумасшедшая, честное слово, просто сумасшедшая! Откуда Вы вообще взялись на мою голову? Что это вообще? Кто Вы такая? – перестав смеяться, но, всё ещё улыбаясь, сказал Кемаль. – Давайте, всё же, попробуем ещё раз перейти «на ты», но теперь шампанское открываю Я!
– Согласна, – улыбнулась Ольга. Только я вся липкая, придётся принять душ, и переодеться. Какой уже раз за сегодня?
– Хорошо, Вы уже дорогу знаете. Я тоже переоденусь.
Проходя мимо душевой и услышав, как Ольга напевала какую-то песенку, он усмехнулся.
И снова та же картина: в очередной раз переодевшись, они стоят в гостиной.
Кемаль взял бутылку, обвел глазами гостиную, глянул Ольгу и смеясь пробубнил себе под нос:
– «День сурка» какой-то.
Раздался хлопок, но на этот раз горлышко не было похоже на пожарный брандспойт, показался лишь благородный дымок. Шикарное шампанское, как ему и положено по статусу, «дорого» зашипело в изящных бокалах.
– Итак, в чем состоит традиция?
– Называется «Выпить на брудершафт».
– Что нужно делать?
– Берите бокал, теперь нужно скрестить руки, вот так, выпить до дна, глядя друг другу в глаза, потом три раза поцелуемся, в нашем случае в щёку будет достаточно, и всё: мы – «на ты», – она улыбнулась, – готовы?
– Да, готов.
Они скрестили руки, выпили шампанское. Немного смутившись, трижды поцеловали друг друга в щёку. Кемаль поймал себя на мысли, что был бы не прочь чуть замедлить момент поцелуя, а когда пил шампанское, глядя в её голубые глаза, испытал то самое, знакомое, но давно забытое и, как он считал, уже навсегда потерянное чувство – когда сердце, совершив внутри груди некий странный кульбит, делает глухой и сильный толчок.
Ольга поставила бокал у камина, прошлась по комнате, увидела гитару.
– Ты играешь?
– Нет.
– А чья гитара?
– Али в детстве хотел научиться, потом бросил.
– Можно?
– Конечно.
Ольга взяла гитару и села у камина, Кемаль вернулся в кресло.
Она начала наигрывать мелодию.
– Спой что-нибудь на русском, – сказал Кемаль покручивая в руке бокал с шампанским, глядя через него на огонь.
– Я плохо пою.
– Спой.
Она не стала кривляться, жеманничать и заставлять уговаривать себя.
– Я спою, только не смейся! Я очень люблю эту песню.
– Обещаю, – улыбнулся Кемаль, – о чём песня?
– О ком… Обо мне, ну почти…
Она начала играть:
«Жаркий огонь полыхает в камине,
Тень, моя тень на холодной стене.
Жизнь моя связана с Вами отныне,
Дождик осенний, поплачь обо мне.
Дождик осенний, поплачь обо мне.
Сколько бы я не бродила по свету,
Тень, моя тень на холодной стене.
Нету без Вас мне спокойствия, нету,
Дождик осенний, поплачь обо мне.
Дождик осенний, поплачь обо мне…»5
Кемаль сидел в кресле, смотрел то на огонь, то на падающий снег, то на спящих собак. Пипа, вероятно опасаясь быть «подстреленной» ещё раз или чего-то ещё более неожиданного, улеглась между передних лап Рича, он спал, положив на неё свою большую и тяжёлую голову, словно охраняя, защищая её.
