Он продолжал болтать и теребить в руках лист бумаги. Потом пожал плечами, встал, перегнулся через стол и провел кончиком пальца ей по щеке. Она отдернула голову. Тогда он расправил смятый лист бумаги и положил его перед ней на стол. И, улыбаясь, стал ждать.
Опустила глаза и медленно, очень медленно начала читать. Вперилась в текст. Рука потянулась к листу бумаги, но калифорниец оказался проворнее: схватил бумагу и сунул ее в карман; улыбка при этом не сходила у него с лица. Затем достал записную книжку, что-то записал в ней, вырвал исписанный лист и положил его на стол перед моей подопечной. В отличие от предыдущей эту записку он у нее отбирать не стал. Взяла ее, прочла и спрятала в сумочку. И только тогда подняла на него глаза. И только тогда ему улыбнулась. Похоже, сделала над собой усилие. Он протянул руку, погладил ее пальцы, потом встал из-за стола и вышел из кафе.
Вошел в телефонную будку, набрал номер и довольно долго с кем-то разговаривал. Вышел из будки, подозвал носильщика, подошел вместе с ним к камере хранения и извлек из ящика белый, похожий на устрицу чемодан и такого же цвета саквояж. Носильщик вынес вещи из здания вокзала, отнес их на стоянку и последовал за калифорнийцем к лоснящемуся мощному «бьюику-роудмастер», солидному лимузину с несолидным владельцем. Положил вещи на заднее сиденье, взял заработанные деньги и был таков. Калифорниец в спортивном пиджаке и с «букетиком нарциссов» в нагрудном кармане сел за руль, задним ходом выехал со стоянки, а затем, остановившись, чтобы водрузить на нос темные очки и закурить сигарету, нажал на газ и исчез из виду. Я записал номер «бьюика» и вернулся на вокзал.
Следующий этап слежки продолжался целых три часа. Моя подопечная покинула кафе и села с книгой в зале ожидания. Но читала она невнимательно: то и дело возвращалась к прочитанному, часто опускала книгу на колени и смотрела перед собой отсутствующим взглядом. Я не спускал с нее глаз, прикрываясь утренним изданием вечерней газеты, и постоянно находил своим догадкам подтверждение. Впрочем, догадки – одно, а факты – совсем другое, фактами же я не располагал. Зато увлекательно проводил время.
Тип, сидевший с ней за столом, сошел с поезда – иначе бы у него не было с собой багажа. Не исключено, что ехали они в одном поезде, а может, и в одном вагоне. Из ее поведения следовало, что от его общества она не в восторге; из его – что ведет она себя опрометчиво и что, потрудись она взглянуть на смятый листок бумаги, она бы наверняка свою точку зрения переменила. Именно это, по всей видимости, и произошло. А поскольку произошло это после того, как они сошли с поезда, а не в дороге, за закрытой дверью купе, в поезде у него, стало быть, этой бумаги еще не было.
Тут моя подопечная вдруг встала, подошла к газетному киоску и вернулась с пачкой сигарет. Надорвала пачку и закурила. Курила она как-то неловко, словно это было для нее делом непривычным, и, пока она курила, выражение ее лица, повадки на глазах менялись: во всем ее облике появилось словно бы что-то грубое, непристойное; казалось, она намеренно, с определенной целью демонстрирует несвойственную ей вульгарность. Я взглянул на часы – десять сорок семь – и вновь погрузился в размышления.
Смятый лист бумаги, который калифорниец положил перед ней на стол, издали похож был на вырезку из газеты. Она попыталась этой бумагой завладеть, но он не позволил. Затем набросал несколько слов на вырванном из блокнота чистом листе и дал ей эти слова прочесть. Прочитав, она посмотрела на него и улыбнулась. Вывод: не исключено, что он что-то ей посулил и ей пришлось сделать вид, что посулы эти ей по душе.
