– В том-то и дело! – Таш многозначительно поднял брови. – Может, они умеют делать то, что мы делать разучились?
– Постой-постой, – сказала сестра. – Я хочу убедиться, правильно ли я тебя поняла. Экран погас, на нем высветились цифры, и ты на основании этого развил целую теорию заговора? Да у тебя паранойя, братец, тебе к доктору надо. Вдруг это заразно?
– Ладно-ладно, – Таш примирительно поднял руку. – Давай хотя бы в библиотеку сходим. О большем не прошу. Есть у меня одна мыслишка. Хочу кое-что проверить.
Сестра пожала плечами, и получилось так, что брат пожал плечами тоже.
Урс выдохнул струйку пара и поежился под пальто. Одежда мешала ему, сковывала движения. Куда удобнее было на ринге – на этом крошечном пятачке, по которому он мог скользить разъяренным зверем, рычать, хохотать во всю глотку, прикрытый только куском ткани в промежности. Цивилизация требовала от него каждый раз, когда он выходит из дома, натянуть трусы, майку и носки, засунуть свои ноги-колонны в брючины, сверху набросить рубаху или ввинтиться в колючий свитер, скрыться под курткой или пальто. Несколько слоев ткани не превратят зверя в человека, а Урс все реже чувствовал себя человеком. Без боя, без ринга он, профессиональный боец и костолом, – просто никто.
Урс шел в церковь за утешением и искуплением. Только там он чувствовал: есть еще шанс обойти пропасть, которая пролегла между ним и всем миром. Но стоило вырваться из священной духоты, из благочестивого полумрака, как в каждом шаге он снова слышал звук удара, в щелчках затекших колен – хруст переломанной кости.
Сколько еще он сможет этим заниматься?
В дверях он притормозил, пропуская пару – мужчину и женщину, оба чуть старше Урса. Мужчина опасливо кольнул борца взглядом, наклонился к своей спутнице, что-то прошептал, закончив нервным смешком. Спутница быстро глянула на Урса, тихо рассмеялась. Наверное, насмехаются над моей несуразной фигурой, подумал Урс. Косая сажень в плечах, маленькая голова – очень смешно. Урс не обижался. Одно небольшое усилие, и весельчаки уже никогда не смогут улыбаться. Какое медведю дело до волчонка, тявкающего вслед. Сила – мать терпимости.
Урс ввалился в темный зал, теплый и душный, наполненный запахом ладана. Всюду – парочки, как будто они сюда на свидание ходят. Наверное, так оно и есть. Урс увидел нескольких влиятельных чиновников под руку с молодыми женщинами. Выгуливают своих куколок, выставляют напоказ, как дорогую вещицу.
Свободных мест почти не было. Урс присел на край скамейки у входа. Он пытался сосчитать прихожан, но все время подходили новые люди, и Урс сбился со счета.
Рядом с ним тоже сидела парочка; эти – чуть помоложе. Оба безразлично глянули на Урса и продолжили беседу полушепотом. Урс подумал о Лизе: могли бы они быть вместе, вот так, как все остальные? Ходить в церковь, за покупками, потом – домой, вместе готовить ужин? Идиллия. Вот только что дальше? Смог бы он забыть, чем она занималась? Смог бы завязать с боями? Урс только усмехнулся в полутьме.
Люди вокруг не выглядели встревоженными. Наоборот, казалось, все пребывали в каком-то праздничном, радостном возбуждении. Как будто на днях не погас экран – главная реликвия Сердца и символ их веры.
К кафедре подошел священник – гомон стих. Святой отец поздоровался с паствой и начал проповедь. Снова про последние времена, снова – о гневе Божьем. Погасший экран – знак, что чаша его терпения преисполнена. Когда проповедь закончилась, все начали петь, чтобы вымолить прощение, и Урс пел вместе со всеми. Удивительный миг единения с незнакомыми людьми. Общая вера, искренняя или лицемерно выставленная напоказ, объединила богатых и бедных, старых и молодых. Урс пел, и ему чудилось, что его душа тянется изо рта вслед за звуками песни – вверх, к потолку, к небу, к богу – чтобы соединиться там с душами всех присутствующих и тех, кто был до них.
