Образы сущего. Доктрина этического максимализма, метафизика живого универсума - страница 44

Некоторые утверждают, что истинная вера и есть вера в абсурд. Однако и без того есть нечто, требующее веры – мир содержит трансцендентную составляющую, этические законы которой являются универсальными, и вера в существование этой невидимой составляющей мира ничего общего с абсурдом не имеет. Почему же вера в абсурд оказывается столь сильной? Ответ, полагаю, таков: важнейшим элементом веры является признание всемогущества Бога. Ведь Бог предстает как справедливый Судья, способный наказать любого грешника. Если мы утверждаем, что некоторое явление имеет божественное происхождение, то всемогущество нам как бы гарантирует абсолютный успех этого явления. Но всемогущество сочетается с всеблагостью, и мысль о попущении злу обнаруживает нелепость.

Материя мира – результат творения, но какого творения? Я согласен с теми, кто полагает, что Бог материю не создавал и в ней не действует. Существуют миры, лишенные материальной субстанции, обитатели которых не имеют физического тела (см. 10. “Миры”). Материя – следствие падения разумных монад, и к Богу никакого отношения не имеет. Она несет в себе следы порчи, соблазна, борьбы и смерти. Когда мне приходится спорить о генезисе материи, я говорю: мы рискуем ошибиться в своих гипотезах, но лучше недооценить масштаб Божьего созидания, чем приписать Ему авторство мерзости (1.3.1). Для Бога воспрепятствование злу, требующее материального действия, фактически невозможно.

Мир – бесконечно сложный объект, управляемый Абсолютной волей. Управление может быть либо (1) только централизованным, либо (2) сочетаться с элементами самоорганизации. Второй вариант наиболее логичен. Поскольку мир состоит из множества автономных монад, он сохраняет свою устойчивость на основе самоорганизации, предполагающей наличие свободы разумных монад. Этой свободы оказывается достаточно для произрастания плевел зла, и дело не в том, что Бог честно соблюдает принцип свободы человека, не желая ее отнимать, а в том, что отнять ее невозможно без разрушения устоев мира. Бог не вмешивается в наши намерения, но Он является Учителем мира.

Ограниченность власти Бога не распространяется на возможность справедливого божьего наказания. Ибо (а) наказание совершается именно в моральной сфере, (б) не ущемляет свободу человека, (в) оно наиболее серьезное из всех мыслимых наказаний. Речь идет о Божьем Мнении, которое, в принципе, имеет два крайних полюса – божье признание и богооставленность (отвращение). Именно последнее и есть страшнейшее по сути наказание. У Бога нет возможностей непосредственно повлиять на акт злодеяния, но есть (моральная) возможность наказать грешника. Бог наш Родитель, Учитель и Судья. У нас есть свобода выбора в поведении и есть нравственный закон, нарушение которого наказывается Его Судом.

Верить в чудо можно, в абсурд – бессмысленно.

Всякая концепция, теория, писание, проповедь суть отражение веры. Но лишь приближенное отражение. Оно излагает рациональную модель. Скудность слова и рационального метода лишает нас возможности адекватного описания – не только для читателя, но и для самого автора. Не нужно его спрашивать: “Веришь ли ты в то, что говоришь?”. Ибо и он порой сомневается (и должен сомневаться) в своих утверждениях. Слово – элемент культуры и связи людей. Термы понятийной системы рассеяны в широком поле общения. Мы используем ближайшие подходящие вешки, но они расставлены на некотором расстоянии, и, хватаясь за них, оказываемся не совсем там, где хотели бы. И все же – это ближайшие вешки. В творческом откровении многое возникает исподволь, как будто подсказанное, нашептанное кем-то, и автор вправе усомниться в своем авторстве. Где тут вера, а где видение? Верить, видеть, объяснять – разные качества. Верит священник, видит художник, объясняет философ. Все это сочетается в каждом, но средства выражения ограничены. А вера наша не поддается описанию.