– Послушай, Андрей, – в горле першило, я откашлялся, но лучше не стало, продолжил трескучим голосом: – Ты вчера, ну вроде, заступился за меня. Спасибо.
– Да ладно. Этот отморозок даже треснуть как следует не умеет. Только губу раскровил.
– А что, этого мало? – вдруг вспыхнул я. Стало как-то обидно, что вот так, с кондачка с моей губой… Затем примирительно промямлил: – Человека бить – вообще варварство.
– Кто тебе мешает быть сильным?
Я посмотрел на Андрея и ничего не мог придумать лучше, как сказать:
– Возраст уже не тот.
– Разве нужно быть молодым и могучим, чтобы удержать в руке такую вот штукенцию? – он ловко вытащил из-за пояса пистолет и передернул затворную раму. Она лязгнула, словно не патрон подавала в патронник, а последний гвоздь для крышки гроба. Андрей держал в согнутой руке черный пистолет стволом вверх, пальцем прижимал спусковой крючок, уверенный, смертельноопасный, и смотрел на меня косо. Его глаза снова стали такими, когда целился в Шурума. Надо сказать, это производило впечатление. Я даже струхнул. Представил, с какой легкостью он может меня укокошить в пустой квартире почти в пустом доме, в безлюдном городе. Почему-то вспомнилась тайга, браконьеры, освежевывающие амурского тигра и случайно вышедший на них грибника.
– Ты как, в порядке? – Андрей убрал пистолет на место. Наваждение спало, я сморгнул.
– Да, – выдохнул неуверенно.
– А так, в целом? Ну там, сердце, давление, печень? Я почему спрашиваю, вчера в депо на медпункт набрел. Таблетки всякие там есть, непросроченные попадаются.
– М-м-м, – промычал я неопределенно, – двенадцатиперстная беспокоит, но у меня квамател с запасом имеется. Остальное вроде как бы в порядке.
– Ну и ладненько. Летать пробовал или только в мастерских ковырялся?
– Летал, конечно, – мне показалось, что он об этом вчера уже спрашивал, но на всякий случай повторился, – мы ведь самолеты делали. Ну как самолеты? Сначала «аккорды» – два по двести тридцать лошадок, потом «кариба».
– А на серьезной технике?
– Нет, – признался я.
– Ладно, я чего пришел, вчера вроде как бы напоили тебя… Сами огурцы, а ты мучаешься. Таблетки вот принес, узнать, как ты тут, – он замолчал, поиграл зубочисткой, обвел взглядом кухню, продолжил: – А ты неплохо устроился. Давно здесь?
Я наморщил лоб. Вроде вчера все рассказал:
– В анклаве скоро год,как буду, в этой квартире – чуть меньше. Все здесь не мое, кроме журналов, сигарет и консервов.
– Да, консервы, консервишки, консервунчики, – Андрей печально усмехнулся, – остались мы здесь подыхать, – на его скулах зло заходили желваки, – лучше бы Новой Земли не было, попарились бы все в этой аномальной баньке. – Зубочистка замерла и торчала изо рта, словно ядовитый шип. Я согласен с Андреем на все сто. Не один раз сам об этом думал. Нас слили, бросили доживать на осколках городов, как мусор, как ненужный багаж. Хотя они обещали вернуться, я не встретил еще ни одного идиота, кто бы в это верил.
Я не отвечал Андрею: сколько уже об этом передумано, переговорено. Тем более что ни сил, ни настроения развивать эту тему не было. Разговор не клеился. Честно признаться, я мечтал об одном – завалиться на диван и проспать еще часов эдак пятнадцать.
– А ты, Михалыч, хотел бы на Новую Землю? – вдруг спросил Андрей, когда я уже было собрался извиниться и отчалить.
– Конечно, – не раздумывая, ответил я. Эта мечта жила во мне с того самого дня, когда открыли планету, пригодную для жизни. Мне не хватило буквально нескольких баллов, чтобы стать переселенцем. Этими несколькими баллами могли быть моя несуществующая жена и ребенок. Возраст и специальность давали мне шанс.
