Валентина соскочила с кровати и открыла дверь.
– Он так сказал?
– Про плохое настроение? Нет. Он только хотел знать, поужинаете ли вы с ним.
Валентина подумала секунду, потом сказала:
– Передай ему, что я слишком устала. Я увижусь с ним завтра. Спроси его, когда мне надо быть готовой для поездки в театр.
– Вы едете в театр? Это самое ужасное место в Лондоне, там полно всяких нечестивцев. – У Нен был испуганный вид.
– Ты необыкновенно хорошо осведомлена для женщины, которая провела всю жизнь в деревне, так же как и я, – заметила Валентина, – но что еще хуже – ты говоришь, как пуританка.
– Мне не надо было жить в этой смердящей дыре, чтобы знать, что театр – это ужасное место. Полон карманников и шлюх! Если я служанка, то это не означает, что я ничего не знаю, миледи.
– Ах, Нен, – обняла ее Валентина. – Я не хотела обидеть тебя. Поскольку я иду в театр с лордом Бурком, уверена, что он присмотрит за мной как следует.
– Гм! У него не больше здравого смысла, чем у вас.
Валентина улыбнулась.
– Иди и передай лорду Бурку, что я встречусь с ним утром, а потом, пожалуйста, приготовь мне что-нибудь на ужин. Я поем в спальне у камина.
Сказав еще одно «гм!», Нен торопливо удалилась.
Валентина закрыла дверь комнаты. Что бы она делала без своей верной Нен? Нен, которая была ее лучшим другом, так же, как и служанкой. Нен, которой сделается дурно, когда она увидит, что Валентина решила надеть в театр. Миледи Бэрроуз озорно хихикнула при мысли об этом.
Она веселилась на следующий день, когда обиженная Нен прореагировала именно так, как и ожидала ее хозяйка.
– Вы не можете выходить в этом платье днем, – спорила Нен. – Вы непременно умрете от простуды.
– На мне будет плащ, а он подбит мехом. Кроме того, Нен, день солнечный. – Валентина посмотрела на свое отражение в длинном зеркале, любуясь тем, как лиловый бархат подчеркивает цвет ее глаз.
– Мне не нравятся эти низкие вырезы, миледи, – заявила Нен с суровым неодобрением. – Вся грудь открыта, и, что бы вы ни говорили, вы наверняка простудитесь! И дома его нельзя носить, но на улице, в этом театре… Говорю вам, ничего хорошего из этого не получится.
– Тем не менее, милейшая Нен, я одета по последней моде, я фрейлина ее величества и не могу появляться на людях одетая по-иному. Сходи и принеси мой лиловый кружевной шарф и шкатулку с драгоценностями.
Нен ушла, бурча по поводу своенравности некоторых людей, в то время как Валентина, довольная собой, продолжала любоваться своим отражением. Поскольку прошло больше шести месяцев после смерти Эдварда, она могла не носить черного, и в ее туалетах допускались серый, белый, лиловый, голубой, коричневый цвета и темные оттенки зеленого. Королева предпочитала видеть своих дам одетых в черное, а фрейлин – в белое, за исключением праздников, поэтому при исполнении своих обязанностей Валентине придется носить более строгие платья.
Лиф, верхняя и нижняя юбки платья Валентины были лилового цвета. Лиф был украшен замысловатым узором из серебряных нитей и жемчуга. Вставка в нижней юбке была расшита серебряной нитью узором из листьев и винограда. Маленькими рюшами из лилового кружева с мелкими жемчужинами был отделан вырез платья.
Валентина открыла маленькую коробочку из слоновой кости и после внимательного изучения выбрала две маленькие черные мушки в форме сердца. Она приклеила одну над правым уголком рта, другую на холмике левой груди.
