- Нам нужно поговорить, - твердо сказал Мартин. – Это важно.
5. Глава 5
Лютер приехал в институт к началу большой перемены. Увидев перед лестницей, ведущей в корпус, знакомый седан, Эльза на мгновение почувствовала обжигающий ужас. Однако Лютер, по-студенчески сидевший прямо на ступенях, выглядел совершенно официально. Эльза подошла к нему, словно ее тянули за веревочку, села рядом.
- Он действительно страшный человек, - сказал Лютер. – Я в курсе про допросную.
Эльза шмыгнула носом и ничего не ответила.
- Сильно болит?
- Немного, - тело ныло, словно после хорошей тренировки, но это было терпимо. Вполне терпимо.
- Знаешь, нам лучше не встречаться, - произнес Лютер, и чувство мгновенного облегчения, затопившее Эльзу, было легким и спокойным. – Я себя не прощу, если с тобой что-то случится.
Эльза протянула руку и погладила Лютера по запястью. Сейчас, когда она смотрела на своего куратора, то видела только белый цвет. И поди разбери, что это, свежевыпавший снег возле поселка Хвойная Падь, лед, лист бумаги…
- Да, так будет лучше, - признала Эльза. – Прости меня.
Лютер усмехнулся.
- Бывает… Знаешь, я вот только одного не могу понять.
- Чего именно?
- Твоя печать. У уровня Альфа она никогда не сбрасывается. Ставят один раз и на всю жизнь.
По спине словно холодок прошел. Эльза поежилась и спрятала ладони под мышками, будто пыталась согреться. Лютер практически объявил о том, что Эльза смертельно больна, и он не знает, как с этим справиться.
- И что же это значит? – спросила она, стараясь говорить спокойно. Только вот спокойствия не получалось.
Лютер пожал плечами.
- Не знаю, - ответил он. – Честно, не знаю. Но когда происходят такие вещи, то в этом вряд ли есть что-то хорошее. Береги себя, Эльза.
Он поднялся со ступенек и повторил:
- Береги себя.
Эльза кивнула. Да уж, только это и остается, беречь себя от этой неведомой напасти или болезни… Лютер неторопливо спустился по лестнице, и вскоре его белый седан уже выезжал на дорогу. Эльза смотрела ему вслед, печать, вдавленная в ладонь, никак себя не проявляла, и царившее кругом бабье лето было настолько солнечным и ярким, что о плохом думать не хотелось.
В сумочке завибрировал телефон.
Похоже, плохое только начиналось.
***
- Это протест. Ты правильно понимаешь.
В маленьком круглосуточном кафе на окраине столицы можно было курить прямо в зале, и Мартин думал о двух вещах: о том, что он и не подозревал, что Анна-Мария живет практически в трущобах – и о том, что весь этот дым, который плывет по заведению тяжелыми серыми пластами, рожден исключительно его сигаретами.
Он давно не курил и теперь никак не мог утолить жажду.
Анна-Мария, выслушав рассказ о том, что случилось вечером, сказала, что Мартин потерял сцепление с реальностью. Мартин признал ее правоту. Он и сам понял, что перегнул палку.
- Что еще ей остается? – Анна-Мария сделала крошечный глоток кофе и отодвинула чашку. – Отказать тебе и твоему дяде она не могла. Всплыть в канале – удовольствие ниже среднего. Сирота, заступиться некому, искать никто не будет. Поэтому твоя жена выражает свой протест именно таким образом. Бьет тебя по самому больному.
Мартин понимающе кивнул. В самом начале их встречи Анна-Мария уже говорила про его уязвленную гордость.
- Я не думал, что это так меня заденет, - признался Мартин. – В конце концов, должны же быть хоть какие-то приличия…
- Ты для начала определись, - Анна-Мария вытянула сигарету из пачки, но курить не стала, просто крутила в пальцах. – Либо у вас фиктивный брак, и тогда тебе все равно, чем она занимается. Потому что вас объединяет только штамп в паспорте и больше ничего. Либо ваш союз не просто ради галочки, а имеет определенное значение. И тогда ты как-то начинаешь двигаться навстречу своей жене, чтобы таких вещей не повторялось.
