– А у меня есть несколько страшных тайн. Одна из них, что я неравнодушен к красивым женщинам. Один вид открытой до середины бедра женской ноги приводит меня в состояние…
Медсестра тяжело вздохнула:
– И это говорит медик? Настоящий медик должен уметь абсолютно равнодушно воспринимать человеческое тело.
– Я так не считаю. Например, для меня оперировать мужчин и молодых женщин совсем не одно и то же. Мужика и старуху режу спокойно, а прежде чем разрезать нежную женскую кожу…
Договорить и выяснить отношения им не дали. Реанимобиль затормозил. Боковая дверца отъехала, и в салон неумело забрался крепко сложенный мужчина в накинутом на плечи белом халате. Чувствовалось, что внутри подобной машины он оказался впервые, хотя, если верить словам доктора Иванова, мог бы и его самого поучить.
– Доброй ночи, – хрипло произнес он и огляделся, где бы присесть.
– Доброй… – ассистент опустил откидной стульчик и пригласил: – Присаживайтесь.
Он мог бы предложить гостю место и получше, но тогда бы тому пришлось сидеть, касаясь медсестры плечом.
Мужчина опустился на стульчик, потер небритый подбородок, поставил на колени серебристый кейс с красным крестом, почти такой же, как у медсестры.
– Любите работать только со своим инструментарием? – осведомился ассистент.
– Что? – вздрогнул мужчина, но, заметив взгляд, брошенный на его чемоданчик, тут же исправился: – Конечно. Как говорится, все мое ношу с собой. – И он улыбнулся краешком губ.
– Омниа меа мекум порто, – повторил на латыни ассистент и улыбнулся в ответ.
На лице «коллеги» доктора Иванова промелькнула растерянность, он явно не понимал, как ему реагировать на услышанное.
«Он что, латыни совсем не понимает? – изумился медик. – Я эту пословицу еще на первом курсе выучил. Как он только рецепты выписывает? Стой, – тут же остановил он себя, – у каждого из нас есть свои секреты. Так зачем мне лезть в секреты собственного шефа. Если ему понадобился консультант, не знающий латыни, то так и должно быть».
Медсестра от нечего делать рассматривала гостя.
«Умный взгляд, решительный, – размышляла она. – Не трус. Хотя трусов среди хирургов и реаниматологов мне еще не приходилось встречать. Однако от него слишком сильно пахнет одеколоном. Медики никогда себе такого не позволяют».
– Вы хирург? – спросила молодая женщина.
Ассистент тут же с укором посмотрел на коллегу.
«Ну чего ты лезешь к человеку? Разве не видишь, что ему не хочется отвечать?»
– Неужели Иванов не сказал вам, кто я? – вскинул брови пассажир. – Тогда извините, меня Артемом Дмитриевичем зовут.
Чувствовалось, что произносить собственное отчество он не привык, выговорил его с трудом.
Оконное стекло было полосатым – в прозрачную и матовую полоску. Артем Дмитриевич подался к задней дверце и, убедившись, что «Ленд Ровер» свернул на повороте, прислонился к стене.
– Скоро приедем, – сказала молодая женщина. – А меня Ларисой зовут, когда ко мне по отчеству обращаются – не люблю.
– Тоже правильно. И я не люблю. Где Бутырка, я знаю, хотел в окно глянуть, далеко ли заехали.
– Нас и привезут, и назад доставят, – пообещал ассистент.
– В Бутырку брать билет в один конец опасно, – хохотнул небритый.
Машина сбавила скорость, остановилась. За окнами было очень светло, почти как днем. Тюремные ворота освещались не хуже стадиона во время телевизионной трансляции. Когда автомобиль въехал, ворота закрылись. Вначале доктор Иванов беседовал с охранником, потом тот, сжимая в руке пропуска, заглянул в салон. Наметанным взглядом тут же определил, что в машине никто лишний не прячется.
