Читать онлайн Алексей Слаповский - Общедоступный песенник (сборник)

Просящему у тебя дай…

Матф. 5, 42

Просил, так кланялся, а упросил, так бросил.

Поговорка

За неделю Крахоборов сделал все, что было нужно в городе Саратове, и вот спускался по одной из лестниц к набережной – постоять над водой. На одном из поворотов лестницы, в углу, сидел грязный и оборванный нищий. В картузе – скомканная денежная бумажка и металлическая мелочь.

– Плохо подают, отец? – спросил Крахоборов, останавливаясь и закуривая.

– Такие, как ты, плохо. Больно богатые.

– Я не больно богат, я богат не больно, – возразил Крахоборов. И ему захотелось кинуть в картуз крупную купюру. На счастье этому убогому, да и себе. И он кинул бы, но нищий вдруг сказал:

– А у меня день рожденья сегодня!

– И сколько тебе?

– Сорок три! – заулыбался нищий черными обломками зубов. Всякая информация о своей личности для него всегда была смешной и удивительной. Когда о других, ничего особенного: ну, сорок три года человеку, бывает. А о себе как-то странно: сорок три, надо же, сколько на свете прожил и еще жив!

– Не врешь?

– Сорок три! Ровно четвертого мая! – сердито сказал нищий. Он не любил, когда ему не верили, если он говорил правду. Если он врал, а ему не верили, он тоже не любил, но сердился в таких случаях грозно, артистично. Сейчас же осерчал от души, поэтому даже как-то ненатурально. Но Крахоборов был знаток людей. Он поверил.

– Мне тоже сорок три!

– Ну и хорошо, – покладисто и равнодушно сказал нищий.

– Правда, только летом исполнится. Почти ровесники.

Крахоборов посмотрел на часы. До вечера далеко. До завтра, до отъезда, еще дальше.

– Вставай-ка, – сказал он нищему.

Нищий встал.

– Подошел бы в форме, – проворчал он. – А то идет в штатском, пойми его. Чего тебе с меня взять? Меня все знают, никто не трогает. Ты новый, что ль?

– Молчи, отец. Поедем отмечать твой день рождения. Взгляни вокруг. Весна, зелень, солнце, женщины, тебе всего сорок три, Вася.

– Юрий, – поправил нищий. – Как Гагарин.

– А фамилия не Гагарин?

– Фамилия в паспорте, – нищий полез за пазуху.

– Уволь, брат, – отгородился руками Крахоборов.

– Самощенко моя фамилия, – представился нищий, все держа руку в кармане и готовый подтвердить устное свое сообщение письменным документом.

– Ладно, Самощенко, ладно, Юрий. Стой тут.

Крахоборов поймал такси, усадил нищего, тот вяло упирался, будучи с утра, не похмелившись, слаб. Таксист недовольно морщился и воротил нос, Крахоборов приказал ему:

– В гостиницу «Словакия».

– Зачем? – спросил Юрий.

– Я там живу. И там, в ресторане, отметим твой день рождения.

– Стой, – сказал Юрий таксисту. Тот, впрочем, пока и не трогался с места.

– Если богатый, дай сколько-нибудь, – сказал Юрий. – На хрена мне в ресторан? А?

– Поехали, – сказал Крахоборов.

Официант давно здесь работал, ко всему привык и был спокоен.

– Слушаю, – сказал он, одинаково глядя на Крахоборова и нищего. А верней, меж ними, в пространство.

– Коньяк армянский, хороший армянский, советский, у вас есть, я знаю, фрукты, зелень, сыр, черный хлеб, мягкое, но свежее масло, свежее масло, слышите меня?

– Слышу.

– Ну, ему мяса с картошкой, побольше. Мне… плоховато у вас готовят, однако…

– Как умеют.

– Мне… А давай тоже мяса, но хорошего давай, и картошку давай горочкой, желтенькую, пюре…

– И селедки, – произнес вдруг Юрий.

– И селедки, – согласился Крахоборов.

Оба с нетерпением ждали заказа. Крахоборову уже стало скучно, Юрий же вдруг почуял свою вонь и увидел свою рвань. Ему хотелось побыстрей пожрать и выпить на деньги этого психа и смыться.

«А не фокус ли тут? – вдруг осенило Юрия. – Ага! Ага!» Много он слышал, а такого не приходилось, но догадался, не подвел жизненный опыт, не подвел природный ум! Все очень просто. Человек одевается в единственный свой приличный костюм. Подбирает нищего и ведет в ресторан. Пьют, жрут. Официант уверен, что платить будет красавчик в костюме. А тот удалится в сортир – и нет его. Официант же, естественно, бьет нищего и сдает в милицию.

– Е-два, е-четыре! – ехидно сказал Юрий. – Сицилианская защита! Эта комбинация нам известна. Двое кушают, потом один уходит, а второй грустит. Счастливо оставаться. Я грустить не люблю.

И приподнялся.

– Дурак, – сказал Крахоборов, мигом понявший мысли Юрия. И вынул бумажник, и показал деньги.

Юрий успокоился.

Ели молча. Юрий сразу же махнул стакан коньяку, закусил слегка, чтоб не подавить хмель. Закурил было вонючую свою «Приму», но Крахоборов вынул у него ее изо рта, раздавил в пепельнице, предложил свои.

– Не курю такие, – сказал Юрий. – Пойду тогда на свежий воздух, если тебе не нравится.

План его был прост: выйти – и быстренько обратно, на лестницу, в насиженное место. Он любил распорядок. Вот он выпил, поправился, теперь надо до обеда посидеть, собирая на дальнейшую выпивку, потом он пойдет в свою комнатку, поспит там, потом опять на свое место, соберет опять на выпивку, выпьет еще и еще, к вечеру, размягченный и расслабленный, отработав, побредет домой, потому что ложится он рано, часов в восемь, и спит беспробудно до позднего утра, он любит спать и считает сон главным условием здоровья: ведь если бы не ежедневные двенадцать – четырнадцать часов сна при ежедневном питье, то давно бы он загнулся.

– Кури, не хуже твоих. Что, отвык от цивилизации? На свое место хочется? – спросил Крахоборов.

Юрий, ладно, закурил и свободно ответил:

– Может, и хочется. Тебе-то что?

– Мне-то?

Крахоборов задумался. Засмотрелся на Юрия, а тот, прекрасно понимая, что для внимательного взгляда его фигура ничего привлекательного представлять не может, тем не менее откровенно показывал себя: развалился, откинулся, ногу даже на ногу задрал, отчего встопорщилась лишенная пуговиц и молнии ширинка.

– Ох и страшен ты, брат! – сказал, налюбовавшись, Крахоборов.

– Уж какой есть, – улыбнулся Юрий.

– Ты мой брат, – сказал вдруг Крахоборов. – Мы потерялись, а теперь нашлись.

Юрий поперхнулся дымом.

– Ты мне не надо! У меня братьев не было! И сестер тоже! И отца!

– И матери! – добавил Крахоборов.

– Мать была, не надо мне! Была, но померла от…

– Это неважно, – перебил его Крахоборов. – Была ли, не была ли, главное – я твой брат, и мы нашли друг друга. Ты мой старший брат. Я обязан тебя уважать. Я обязан отплатить тебе за то, что ты защищал меня, маленького, от хулиганов.

Юрий глядел в сторону, ему стало не по себе.

– Ты выпей, – сказал ему Крахоборов. – За встречу, брат!

Юрий выпил. Крахоборов улыбался. Юрию это не нравилось. Но он привык подыгрывать людям. И сказал:

– Ну, я пойду, братан. Ты у нас вон какой стал, а я… У тебя своя дорога, у меня своя…

– Я тебя теперь не брошу! Ты что? Нашлись и теперь потеряемся опять? Ни в коем случае! Пошли!

Он повел Юрия в номер. По пути заглянул к горничной, что-то сказал ей, кивая на Юрия, дал ей денег. Она заторопилась: «Конечно, конечно!» – и поспешила куда-то.

В номере Крахоборов приказал Юрию раздеваться и лезть под душ.

– Я щас милицию вызову, – сказал Юрий с тоской.

– Сам вызову, – ответил Крахоборов. – Зачем ты в мой номер забрался?

– Никто не забирался… Люкс, что ли? – тянул время Юрий. – Две комнаты. А ты один. Зачем две комнаты?

– В одной я, видишь ли, сплю, – терпеливо, как брату, объяснил Крахоборов, – а в этой посетителей принимаю, гостей. Она так и называется – гостиная. Давай в душ, в душ! Смывай вековую грязь, братец!

Нет, Юрий вообще-то мылся, но как люди, по субботам, в бане. В субботу с утра пил совсем мало, щеткой чистил верхнюю одежду, а в самой бане куском хозяйственного мыла в укромном уголке в тазике стирал единственные свои носки и трусы, которые насухо отжимал, чтобы на теле были не совсем мокрыми. Зимой из-за этого приходилось высиживать после бани, ждать, пока все подсохнет, а то и простудиться ведь недолго. Главное, мылся он один, сам по себе, никем в бане не знаемый, потому что друзей и знакомых он давно добровольно лишился, новых не заводил, с сожителями коммунальной своей квартиры тоже не общался, он мылся, не нарушая уединенности своего существования, а тут словно под наблюдением, хоть этот странный человек и за дверью. Да еще и не по своей воле…

Он закрылся, вместо душа, опять-таки чтобы потянуть время, стал напускать воду. Льется, наливается, колышется, зеленоватая…

На стеклянной полке шампуни всякие, мыло разных сортов.

Он чувствовал, что влопался в какую-то историю. Ему было нехорошо. Может, разыграть сердечный приступ? Не поверит. Человек жесткий, по глазам видно. Не поверит или врачей вызовет, а те уличат…

Юрий вздохнул, разделся и полез в ванну.

Через несколько часов Юрий сидел в новехоньком спортивном костюме, который ему был великоват, неприлично ярком, по его мнению, красном, с желтыми полосами. На мягком диване возвышалась стопка рубашек, носков и прочего белья, на кресле лежали друг на друге два костюма, светлый и черный (все это ему пришлось примерить, потея так, что хоть заново мойся), на ногах у Юрия были кроссовки, а возле ног еще и туфли, кожаные, красивые, собаки, жаль только – не лакированные.

Мало того, недавно являлась девица в голубом фартучке и постригла его, и опять Юрий потел, поскольку по случаю жаркого дня под кофточкой у этой блондинки не было того, что у женщин на этом месте быть должно. Этого самого… Бюстгальтера, в общем. (Юрий это слово с детства считал неприличным. А «лифчик» еще неприличней. И вообще, почему-то есть одежда, не имеющая приличных названий. Те же трусы. Или колготки. «Колготки» не столько, правда, неприличное, сколько глупое какое-то.)

– Понравилась она тебе? – спросил Крахоборов, когда парикмахерша вышла в ванную комнату помыть-почистить инструменты.

– Ничего, – сказал Юрий.

Тогда Крахоборов – в ванную. Вышел не скоро, минут через пять, с выражением на лице подтверждения своих мыслей относительно жизни.

Оказывается, он договорился, что парикмахерша придет в гости в десять вечера.

– Зачем? – спросил Юрий.

– Ты ей понравился.

– Иди ты.

– Не ругайся. Ты старший, я с тебя должен пример брать.

И вот Юрий напряженно смотрит телевизор, не понимая, что там показывают, и думает о блондинке.

Женщины у него не было лет семь.

Он и не нуждался. Он рассуждал так: что есть беда и неприятность для человека? Это когда нет, чего хочется, или утрачено, что было.

Ни с той, ни с другой стороны беды и неприятности для Юрия нет: утраченные женщины утрачены без сожаления, их толком и не бывало, а хотеться их – не хочется. Чем меньше хочется, тем вообще лучше. Без желаний нельзя, без желаний человек не человек. Но ты не распыляйся, ты выбери из многих желаний одно-два, и тебе будет хорошо. Юрий выбрал желания выпить вина, поспать и не в труд посидеть, собирая деньги с добрых людей. Эти желания выполнялись, чего ж еще?

Теперь же вот думай, тревожься… Надо было сразу этому придурку, братцу названому и незваному, сказать, что он, это самое… Он и не может уже, наверно. Семь лет, а то и больше, не шутка. Но не сказал. Постеснялся, что ли? Дурак…

Пришедши, блондинка стеснялась не меньше Юрия. Крахоборов помог Юрию раздвинуть диван, пожелал счастья и ушел в другую комнату. Блондинка выключила свет.