Общество грез - страница 4

Но, пожалуй, с чем мне действительно повезло, так это с внешностью. Не подумайте, я не из тех, кто тратит время на самолюбование, просто это именно то, что отмечали все вокруг при первой встрече со мной. Моя мать любила описывать меня так: длинные светлые локоны цвета спелой пшеницы, ярко- зелёные глаза, завораживающие своей глубиной и искренностью, прямой, как у древнегреческих богов, нос, аккуратные пухлые губы, очерченные бантиком, и, конечно, моя бледная кожа с едва

заметным румянцем. Вот такой был Лиам Дэвис в глазах окружающих. На удивление несмотря на то, что я всегда выглядел здоровым и крепким, боль всегда преследовала меня. Я часто сталкивался с такими сильными приступами, что порой искренне желал уснуть и никогда не просыпаться. Знаю, это звучит страшно, особенно для трёхлетнего ребёнка, но в тот момент тяжесть испытаний, которые я переживал, была невыносима. Я жил от одного приступа до следующего, но между ними успевал наслаждаться короткими светлыми моментами жизни с моими родителями. Я был маменькиным сынком – верным спутником её сердца, пока в нашу жизнь не вошёл Бомани. После трёх лет отец почти не обращал на меня внимания. Я знал, что он меня любит, но его отстранённость была очевидна. Он старался не показывать свою внутреннюю отрешенность, но это не меняло того факта, что мы не могли найти общий язык. Казалось, он боялся меня или винил себя за мои болезни, и в его взгляде скрывалась какая-то опустошенность, которая тяжким бременем ложилась на мои хрупкие плечи. Однако я всегда пытался найти оправдание его поведению, ведь в душе он был добрым и заботливым человеком. Тем более что я был очень похож на него – и мне это льстило. В моих глазах он был галантным, обаятельным мужчиной, и я мечтал стать таким, как он.

Моя мама, Оливия Дэвис, была женщиной, которую можно было бы назвать ничем не примечательной, если бы не её невероятное обаяние. У неё были серые глаза, как небо в пасмурный день, тонкие светлые волосы, вздёрнутый носик и мелкие черты лица, словно вырезанные искусным мастером. Она была невысокой, худенькой, но её хрупкость, её изящная грациозность просто завораживали. Папа часто называл её

«ласточкой» – прозвище, которое идеально отражало её воздушную лёгкость, нежность и способность дарить этому каждому встречному ощущение уюта и тепла. Она была одной из тех редких женщин, чью красоту невозможно описать словами. Её очарование заключалось не во внешности, а в удивительном

умении делать людей рядом с собой лучше, дарить им ощущение покоя и безопасности, словно все переживания растворялись в её присутствии. Она была тихой, но надёжной гаванью для каждого, кто нуждался в защите от собственных бурь, особенно для моего отца. Для неё все люди были прекрасными созданиями, которые не нуждались в исправлении, а лишь в принятии такими, какие они есть.

Мама была моим единственным настоящим другом, невидимой нитью, которая держала нашу семью вместе. Папа, в свою очередь, редко появлялся в нашей жизни, только по острой необходимости. Меня всё устраивало, потому что дом всегда был полон любви и заботы. До того дня, когда мне исполнилось шесть лет и я впервые столкнулся с жестокой реальностью…

1

В нашей семье существовало негласное табу на разговоры о прошлом родителей, как будто одно неверное слово могло разрушить всю нашу нынешнюю жизнь. Всё, что я знал, – это то, что мои родители переехали ещё до моего рождения, и ничего больше. Каждый вопрос, который я задавал, тщательно перенаправлялся в другое русло, мягко, но решительно, под бдительным руководством мамы. Однако с годами мое неутолимое желание вкусить запретный плод правды, заставили её хотя бы немного приоткрыть завесу тайны и рассказать мне о моём деде Генри, о существовании которого я даже не подозревал. Всё, что так или иначе напоминало о близких родственниках отца, воспринималось как угроза его душевному равновесию и безжалостно уничтожалось мамой.