– Почему?
– Видишь ли, Дестан был одним из самых древних обращённых. Полагаю, он не был склонен к изучению множества наук, совершенно не интересовался химией, физикой, естествознанием. Но долгая жизнь в любом случае – огромный опыт и бесконечная практика. Наш обидчик наверняка знал множество языков, географию, неплохо разбирался в политике, бизнесе, банковском деле.
– Наверное, и в мореплавании, ― вставил Костя, вспомнив Сэма Олдбрука.
– Да, конечно. У тебя сейчас есть реальная возможность снова получить эти знания, восстановить их в своём мозгу. Но знания – опасная вещь.
– В каком смысле?
– Ну, во-первых, сам процесс надо дозировать. Если форсировать, велика вероятность, что всё пойдёт не так. Заклинит. Проще говоря, сойдёшь с ума.
– Понятно, ― кивнул Костя. ― У нас это называют «крыша съедет». Или «башка лопнет», «мозги закипят».
– Да, только тут всё серьёзно, а не иносказательно. И не говори, что я тебя не предупреждал.
– Есть ещё «во-вторых»?
– Конечно. Помнишь, я сказал о новой жизни, а ты что-то сразу струхнул. А я имел в виду вот что. Получив сразу огромную порцию знаний, которая в обычных условиях куётся десятилетиями, ты неминуемо изменишься. Станешь мудрее. Твои мысли и эмоции будут отличаться от тех, что характерны для семнадцатилетнего юнца. Изменится само восприятие мира. Это не беда, конечно. Но те, кто знал тебя беззаботным и непосредственным шалопаем, возможно, будут удивлены или разочарованы. Поэтому в общении старайся казаться таким, каким выглядишь. У Фернандо Мартинеса, судя по всему, всё неплохо получалось. Чаще показывай, что чего-то не знаешь или не умеешь. В общем, вспоминай, каким был в своём детском доме, и действуй так, как поступил бы тогда.
– А я не могу стать снова этим… Дестаном? Из-за его знаний…
– Зависит от силы твоего характера. Если ты по природе добр и любишь помогать людям – думаю, ты в любом случае никогда не станешь таким. Я в тебя верю.
Странный человек Милвус. Называет себя злодеем, виновным в смерти очень многих людей. А рассуждает сейчас как филантроп. Если не лукавит, конечно.
Но как поверить в ещё одно безвозвратное, как принять его? Уже произошло обращение в потенциального монстра. И как будто не видно способа отыграть всё назад. А теперь, выходит, Косте Мелентьеву придётся вдобавок распрощаться с беззаботной юностью, с наивным восприятием мира, с радостями первооткрывателя всего интересного, полезного, волнующего? А как же чувства, ещё не очень зрелые, полудетские, мечущиеся, не способные чётко определиться? Они разложатся по полочкам, сами собой придут в жёсткий, строгий и скучный порядок? Или исчезнут, уступят место всегда холодному и выверенному расчёту? Спросить старика? А что он может ответить? Любил ли он когда-нибудь? Любили ли его? Почему-то не верится.
Но пока природные, натуральные чувства никуда не пропали, Сверчок вдруг открыл в себе появившуюся способность мгновенно прокручивать их в сознании вместе с сопутствующими воспоминаниями…
* * *
Пожалуй, она слишком часто возникала на горизонте. Так ведь учатся в одном классе. Постоянно водят компанию. Не припомнить дня, чтобы не виделись. Рамки детдома не больно-то широкие.
Вообще смотреть на неё всегда было приятно. С какой бы стороны ни смотреть. Приятно – и всё тут. Только приятность долгое время никуда не двигалась, ни во что не выливалась. Зачем?
Сидели вдвоём как-то на излюбленной лавочке, ждали Алину с Володей. Те почему-то застряли на танцевальном занятии, куда Кэп провожал Джоки, а Тане непременно нужно было срочно сообщить подруге нечто архиважное. Так Таня сидела, всё зевала, прикрываясь ладошкой, а потом взяла да прикорнула у стойкого Костика на плече.
