Повеселиться хочется, да что-то не хохочется. Ей-ей! Такое может – лишь приглючиться.
Заветы Ленина не в силках был народу навязать Горбач, с коммунизмом пролетел Ильич: кое-что недотумкал, воплощёнка не срослась с задумкой. Мы, бывшие совки, откипешили послабуху – право быть, когда угодно, пьяными. Важняки в Кремле прогнулись перед нами, россиянами! Продажа – круглосуточно. Чего только нет в вино-водочных! От трёхлитровой – до чекушки, от вискаря – до бормотушки. Ну такая красотища! Чем в Америке почище…
Заглянем-ка в прошедший век, где жи-и-ил советский человек… Короче, так: сачки вам в руки – и ловите глюки. Баю-баю, свет я вырубаю.
Эх, было времечко! Пять копеек стакан семечек…
Москва. Май, 1991 год. Малый Идейный тупик. Эпизод.
Тьма ночная. Ущербный месяц кажет из-за обрюзгшей тучи малокровное личико, покрытое космическими лишаями. Креп небес в мерцающей звездной оспе. Над Москвой рубиновый маяк кремлёвской звезды. Окрест простираются необозримые столичные потёмки. Веерное отключение. Экономят электричество, из-за малого его количества. В полумраке размытый силуэт, Блатной Пегас – крадётся, таясь.
Блатной Пегас.(озираясь, настороженно, как урке беглому и положено). Улица. Безлюдье. Ночь… Грабить будут – некому помочь… Фраер вдалеке орёт… (Надрывается: «Мили-и-иция!.. Помоги-и-ите!.. А-а-а!..») Бомжей парочка бредёт: пигалица – мозгляк и, не чета ему, здоровяк – кряжистый, будто из дуба топорами тёсаный – детина, ломом подпоясанный…
Череда безликих фонарей. Шаровидные плафоны возжигаются. Мертвящий голубоватый неон залил тупик светоносной хмурью.
По тротуару, вдоль фасада смурого домины, ползёт громадная вертикальная черепаха в замурзанных сине-белополосых штанах и в котурнах – электромонтёрских ботах на каучуковой платформе. Панцирем двуногой рептилии служит заурядная помывочная ванна; из-под укрывалища зримы ручищи, удерживающие чугун и, закатанные до локтей, рукава землистой рубахи в лущёный горошек.
Носитель чугуна обряжен, точно игрушками новогодняя ёлка, коробками и тряпичными узлами; за ручку приторочен обтёрханной вервью ёмкий фибровый чемодан. Под задним ободом ванны болтается цепочный хвостик с резиновой затычкой.
В полутора метрах от затычки плетётся двугорбый оборвашка, схожий одновременно и с долговязой Дюймовочкой на сносях, и с замухрышистым Квазимодо; эластичная водолазка, заправленная в рейтузы, сформировала отвислый бурдючок; в заплечном рюкзачке-кенгуру громоздится свинья-копилка в ажурном чепчике.
Двугорбый грызёт морковь, высвечивая фонариком тротуар.
Подобрав лежалый обкурок, побирушка пополняет им стеклянную поллитровую банку, обвязанную бечёвкой за горловину, болтающуюся на боку, и наклоняется вновь.
Добычей побирушки стал оладышек, глазированный грязью, и скомканная обёрточная фольга с ковыряльной лопаточкой.
По-быстренькому обсосав пломбирную лопаточку, двугорбый разворачивает обёртку и слизывает каплющее, выказывая лакомую негу на плутовской моське.
Илюха Неврубон(гулко грезит баском из-под акустической толщи). Эх, щас бы щей похлебать – и на боковую, щёки мять. Печка, Машка, взбитая перина… Э-хе-хе…
Передний закраешек укрывалища приподнимается. Из-под чугуна выглядывает добродушная щетинистая ряшка – кудлатая головушка, носяра картошкой.
Васи…
Васька Подтёркин(отдёрнувшись от недолизанного, распекает). Чем в облаках витать – под ноги внимательнее смотри, дубина!
